Корабль Уэста летел словно серебристый призрак между вздымавшимися горными пиками, окружавшими единственную долину на Плутоне, хранившую память о том, что здесь побывал человек.

Двигаясь с приглушенными двигателями в тени планеты, Уэст проскользнул мимо патруля. Миновав горы, он включил двигатели, но заставил корабль двигаться медленнее, так что тот едва ли не полз. Уэст понимал, что пламя от его ракетных двигателей могло бы быть замечено любым патрулем далеко отсюда.

И теперь, когда скорость уменьшилась, он снижался под углом к гладкой, как стекло, посадочной площадке, поспешно переключая клавиши на панели управления, затем выбрал приземление в свободном падении, которое даже при благоприятных обстоятельствах было опасным. Но он осознавал, что это менее рискованно, чем привлекать внимание к своему прибытию грохотом еще одного ракетного двигателя. Посадочная площадка была длинной и гладкой. Если он правильно все рассчитал и не начал снижение достаточно рано, то ему должно хватить этого пространства.

Практически полное отсутствие атмосферы было существенным плюсом. Не было никаких водоворотов, потоков воздуха, которые могли бы отклонить судно от выбранного курса, вывести его из равновесия, заставив совершать неуправляемые вращения.

Внизу справа он увидел вспышку света, и что-то щелкнуло у него в мозгу, он мгновенно понял, что это лаборатория.

Корабль выпустил парашюты и со свистом понесся по посадочной полосе, сотрясаясь всем корпусом. Он остановился прямо перед выступом скалы. Уэст перевел дыхание и почувствовал, что его сердце снова начало биться. Еще несколько футов и…

Выключив панель управления, он повесил ключ на шею, опустил обзорное стекло кабины и выбрался из корабля.

По ту сторону поля виднелись огни лаборатории. Значит, он не ошибся. Он видел огни… и здесь были люди. Или он все-таки заблуждался? Лампы могли бы продолжать функционировать даже без постоянного контроля. Тот факт, что они горели, вовсе не означал, что в здании находились люди.

Вдали вырисовывалось массивное сооружение, и Уэст знал, что это были мастерские экспедиции на Альфу Центавра, в которых в течение двух лет люди трудились, чтобы сделать космический двигатель Хендерсона. Вне всякого сомнения, в тени освещенных светом звезд мастерских находился и сам корабль «Альфа Центавра», брошенный здесь, когда команда оставила попытки и в отчаянии возвратилась на Землю. Космический аппарат, предназначенный для полетов к звездам и созданный для того, чтобы покинуть пределы Солнечной системы и исчезнуть в пустоте, преодолевая световые годы так же легко, как обычный корабль расстояние от Земли до Марса.

Конечно, он никуда не улетел, но это не имело значения. «Всего лишь символ», — сказал про себя Уэст.

Он остался тем, чем был… символом и мечтой.

И чем-то еще теперь, когда Уэст был здесь, теперь, когда он мог признаться себе в том, что таилось в глубине его души на протяжении всего пути с Земли.

Уэст немного ослабил ремень и подвинул его так, чтобы пистолет находился рядом с его рукой — наготове.

Если здесь находились люди… или, что еще хуже, если то сообщение не было ложью, ему, возможно, понадобится пистолет. Хотя маловероятно, что существо, с которым он мог бы столкнуться лицом к лицу, уязвимо для пуль пистолета.

С содроганием он вспомнил то короткое, не предназначенное для широкой общественности сообщение, которое хранилось в секретном архиве на Земле… эта запись, которую передавали по радио с Плутона, напряженный и режущий слух голос, который говорил ужасные вещи об умирающих людях и о чем-то, что оказалось на свободе. Голос, который кричал о надвигающейся опасности, затем последовали булькающие звуки, и он умолк.

После этого был наложен запрет на посещение планеты и космический патруль отправился контролировать ее изоляцию.

«Это было тайной с самого начала, — подумал он, — с самого начата и до конца. А все потому, что комиссия вела поиски гормона, для того чтобы осуществить контролируемые мутации человеческой расы. И человечество, разумеется, возмутилось бы этим, так что исследования должны были оставаться в тайне».

Горькие мысли овладели Уэстом. Человечество возмущается по поводу любых отклонений от нормы. Оно всегда очищало города от прокаженных, оно душило сумасшедших, одевая их в смирительные рубашки в лечебницах, оно таращилось на любое изуродованное существо с жалостью, которая на самом деле была нестерпимым оскорблением. И оно боялось… о да, оно боялось!

Медленно, осторожно Уэст шел по посадочной полосе. Поверхность была гладкой, настолько гладкой, что его специальные ботинки оставляли на ней небольшие царапины.

На скалистой возвышенности находилась лаборатория, но Уэст обернулся и посмотрел куда-то в космос, словно хотел получить последнее напутствие от того, кого он хорошо знал.

— Земля, — произнес он. — Земля, слышишь ли ты меня сейчас? Тебе больше не нужно меня бояться и можешь не волноваться, я не вернусь. Но придет день, когда появятся другие, такие же, как я. И может быть, они уже существуют. Ведь невозможно распознать мутанта ни по тому, как он расчесывает волосы, ни по тому, как он ходит или говорит. У него нет рогов, нет хвоста или какой-нибудь отметины на лбу. Но когда он будет обнаружен, за ним необходимо тщательно наблюдать, шпионить, проверять его и перепроверять. И следует найти такое место, куда его можно было бы поместить, чтобы остальные оказались в безопасности от любых его действий… но он ничего не должен знать. Его будут судить, огласят приговор и отправят в изгнание, даже не сообщая ему об этом. Как пытались поступить со мной.

— Но, — продолжал Уэст, обращаясь к Земле, — мне не понравилось ваше изгнание, так что я выбрал свое собственное. Понимаете, я все знал. Я знал, когда вы начали наблюдать за мной, о проверках и совещаниях и плане действий, и иногда я едва мог удержаться, чтобы не рассмеяться прямо вам в лицо.

Он долго стоял и глядел в космос, туда, где в темноте вращалась Земля вокруг похожего на звезду Солнца.

— Горько? — спросил он себя. И ответил: — Нет, не горько. Точно не горько.

Уэст продолжил разговор с Землей:

— Вы должны понять, что человек — прежде всего человек, а потом уже мутант. Он — не монстр, только потому что он мутант… он просто немного другой. Он человек, такой же как вы, и, возможно, даже в большей степени человек, чем вы. Потому что человеческая раса сегодня — это история долгой мутации… людей, которые немного отличались от остальных, тех, кто думал немного глубже, кто чувствовал острее сострадание, тех, кто обладал такими чертами личности, которые были более присущи человеку. И они оставили более четкое мышление и более глубокое сострадание сыновьям и дочерям, которые передали эти качества своим детям, возможно не всем, но некоторым из них. Так человеческая раса выросла из дикости, так появилось представление о человеке.

«Возможно, — думал он, — мой отец был мутантом — мутантом, которого никто не подозревал в этом. Пли им была моя мать. И никого из них не заподозрили. Поскольку мой отец был фермером, его мутация повлияла на улучшение зерновых культур, благодаря правильной оценке состояния почвы или технологии выращивания растений. Кого интересовало, что он был мутантом? Он просто был лучшим фермером, чем его соседи. И если ночью, когда он читал потрепанные книги, которые стояли на полке в столовой, и понимал изложенные в них идеи лучше, чем большинство других людей, разве это было основанием для подозрения?»

— Но я, я был замечен, — сказал Уэст. — Это преступление для мутанта — быть замеченным. Похоже