Рябина особых фармакологически действующих компонентов не содержит. Плохо перебродившая рябиновая настойка может быть использована как слабительное.
Тимьян ползучий, или богородская трава (Thymus Serpyllum).
Особых иатрохимически действующих компонентов не содержит. Однако в древности это растение использовали при изготовлении тимьяновского масла, которое входило составной частью в средства от кашля. Как гигиеническое средство имеет частичное применение тимоловое мыло.
Папоротник мужской, или щитовник (Dryopteris Filix mas).
Мужской папоротник содержит значительное количество фармакологических веществ, из которых следует упомянуть аспидинол, альбаспидин, флаваспидин, флаваспидиновую кислоту, папоротниковую кислоту и фильмарон. Весьма сильным действием обладает алкалоид последнего; в экстракте корневища папоротника его содержание составляет до пяти процентов. Это соединение первым выделил фармаколог Крафт, который, кстати, имеет честь быть одним из подписавших настоящее письмо.
Содержащийся в экстракте папоротника фильмарон в старину использовали для изгнания почти всех паразитирующих в пищеварительном тракте гельминтов, но в наши дни применяют его преимущественно против плоских глистов. Экспериментальным путем доказано, что корневище папоротника убивает лентецов широких уже в концентрации 1:20000. Более слабый раствор парализует мускулы присосок цестод, так что лентец широкий отпадает от слизистой оболочки спазматически контрагирующих кишок.
Плаун булавовидный (Lycopodium clavatum).
Для медицины плаун имеет некоторую ценность в связи со свойствами его пыльцы. Это желтоватое порошкообразное вещество до сих пор используется народами, не испытавшими пагубного влияния цивилизации, в качестве средства против потения. Как хороший абсорбент и химически достаточно аффинное вещество, ликоподиум используется в качестве присыпки для младенцев.
Дождевик (Lycoperdon gemmatum).
В наше время в фармакологии не используется. Утверждают, что спелые споры этого гриба применялись в народной медицине прибалтийских стран в качестве средства от прения. Порошком ликопердона будто бы посыпали потеющие ноги.
С уважением
Многажды перечитывал я сей документ с начала и до конца. И каждый раз все сильнее гневался. Насмешки надо мной строят, так, что ли? Я герой, храбрый воитель, раннего железного века прогрессивный деятель — и вдруг какие-то порошки от пота, лекарства от кашля и даже слабительные средства! Это что же получается? Меня, Калевипоэга, мельничным жерновом не оглоушенного, какими-то детскими снадобьями усыпали?! Это же форменное издевательство!
Я уж даже подумывал, не сообщить ли куда следует об оных лжеученых, но уважительный тон ихнего письма не позволял полагать, будто собирались они меня придурком выставить. Да, по всему видать, и в деле своем они мастаки, ведь каждую травку точно распознали…
Писал же мой второй отец, достопочтенный господин Крейцвальд, что Колдун
Хотя составителю «Калевипоэга» далеко не всегда доверять следует, однако полагаю, что в бытность свою эскулапом города Выру поднабрался же он хоть каких-никаких представлений о фармакологии.
Странная вещь, непонятное дело… И решил я эту неясную и удручающую историю из головы выбросить.
Но оная часть человеческого тела обладает способностью твердые орешки разгрызать, даже не будучи к тому понуждаема. Вовсе того не ожидая, иной раз по прошествии длительного времени, случается искомое объяснение найти. Вдруг словно осенит тебя, и, будто блеском молнии высвеченная, вспыхнет желанная ясность на небосводе мышления.
Как же удалось мне разгадать загадку? Чистосердечно и с радостью сообщаю: в сем бестселлетрическая литература мне пособила. При раскрытии тайны была мне подмогой премудрая пьеса славного аглицкого сочинителя Шекспира (оный мастер пера вкупе с италийским в своем деле мастаком Джованни Боккаччо безмерно мною ценим).
В пьесе той презанимательнейшая история о юном самодеятельном датском философе излагается. Сей достопримечательный труд потому дорог мне, что в несчастливой любви злопамятного и скептичного принца, а также прелестной Офелии много схожести с некоторыми моей судьбы поворотами нахожу. И часто оттого вновь историю оную перечитываю.
Так вот, любезный читатель, как только я клубок рассказа моего до конца размотаю, узнаешь ты, каким манером я казус разрешил.
Как-то раз вечерком, над любезной сердцу моему книгою склонившись, перечитывал я то место, кое, без сомнения, и тебе, читатель мой, знакомо:
Хотя изложенное происходит в ином королевстве, пред мысленным взором моим возник вдруг брег Чудского озера, штабель досок и некий богатырь, в сон погруженный. В задумчивости глядел я в книгу, глаз отвести не в силах от строчки, петитом набранной:
Вливает яд в ухо спящего…
Ах, так, вливает, значит?.. В ухо, стало быть?.. Да притом спящего?..
И малые буквочки внезапно стали расти, распухать, раздуваться и мистический смысл обрели:
ВЛИВАЕТ ЯД В УХО СПЯЩЕГО!
