снежков, затем укладывали их, как зимние груши, в высокую плетеную корзину, корзину ставили в холодное место где-нибудь на берегу Лагами, чтобы мокрые снежки хорошенько заледенели. Этими ледяными ядрами хозяева будут встречать гостей. На празднике Джгвиби пощады не жди — таков обычай.
Часть молодежи на санях-мархили возят во двор церкви снег, лопатами ровняют его, поколачивают, словно прессуют, разрезают на равные куски, формуют, как строительные плиты, и затем укладывают друг на друга. Из них во дворе выстроят башню, на верхушку ее вкопают окоренный гладкий ствол елового дерева. К макушке его приколотят деревянный крест. Это и есть натлисвети — столп вознесения. Чем глаже поверхность столпа, тем труднее на него взобраться и сорвать крест. Главное — удержать за собой столп вместе с крестом. Случалось, посрамив лагамцев, их увозили жители Сэт-Местиа. Тогда лагамцы не только считали себя опозоренными — не оставалось надежды на урожай, скот, отпущенный в горы, хирел, и все шло вкривь и вкось...
Приходили на Джгвиби девушки на выданье, приходили из Сэт-Местиа, и из Ланчвал-Лахтаги, и из других уголков Сванэти. Их появление на празднике, несмотря на морозы, зажигало огнем сердца юношей, придавало поединкам особую остроту и прелесть. Борцы становились еще отчаяннее, еще азартнее, не боялись ни твердых как камень снежков, ни падения с высоты натлисвети вниз головой...
К полудню все были в сборе. Ждали выхода махвши села который, как положено, откроет праздник, еще раз напомнит народу значение этого праздника, зародившегося в древности, и сугубо дружеский характер всех устраиваемых состязаний.
«Если в праздник Джгвиби умрет в поединке человек, это будет благая смерть, по воле божьей, и ранение и увечье тоже будут с божьего соизволения. Если кровные враги сойдутся на празднике Джгвиби в поединке, их борьба должна быть только дружеской борьбой. Если же кто нарушит эти законы — обидит других, поднимет переполох и нарушит общее веселье, тот навсегда будет изгнан из родной деревни. Такова была, есть и пребудет вечно воля всевышнего»,— громко, торжественно возглашает махвши.
Лагамцы собрались возле церкви, под ветвистой липой. Бойцы стоят, скрестив на груди сильные руки,— скоро этим рукам предстоит тяжелая работа, а пока они отдыхают,— именно эти руки должны обрушить на «врага» сотни снежных снарядов.
Гости украдкой разглядывают сгрудившихся возле корзин молодых парней.
И вот сельский махвши, старец в белой сванской шапке, с белыми, как снега родных вершин, волосами, с голубыми, как небо Сванэти, глазами, призывает народ к веселью. И как поток, прорвавший все запруды, вдруг хлынет с шумом и грохотом, так и после слов махвши взрывается всенародный праздник. Точно море взбушевалось — то бушует толпа во дворе церкви Спасителя. Старшие подзадоривают младших, вспоминают свою молодость.
Какой-то старик с неизменной для сванов палкой муджвири в руках, который все время беспокойно крутился среди гостей, до того раскричался, что перекрыл шум и гул толпы и обратил-таки на себя всеобщее внимание.
— Если мы уступим Христов крест этим неблагодарным лагамцам, наши поля и нивы зарастут сорняком и осенью не будет у нас урожая, в наших закромах не станет кукурузы и пшеницы, а на сеновалах — сена и соломы. Голодно будет и человеку, и скотине...— с жаром возглашал старик. Чтобы придать большую убедительность своей речи, он время от времени умолкал и, оглаживая усы, угрожающе стукал по земле палкой.
Но ни к чему подзадоривать и без того возбужденныхмолодых парней: вдоль церковной стены неподвижно, точно фрески, стоят застывшие в ожидании девушки. Их взглядов достаточно, чтобы воодушевить и зажечьогнем юные сердца.
Вскоре какой-то отчаянный парень из Лахтаги бросился на стену башни. Из-под липы громко заулюлюкали, закричали. В смельчака полетел рой снежков.
Стены башни были идеально гладкие. Лахтагец напрасно шарил рукой — не было ни вмятины, ни выступа, за которые можно было бы уцепиться. А град ледяных снежков исколотил его до синяков. Но он не отступал, ходил вокруг башни, высматривая удобную позицию, чтобы вскарабкаться наверх, предпринимал все новые попытки... Все было тщетно. Наконец кто-то издружков сообразил — силком уволок его с «поля боя».
Теперь в атаку ринулся спардишец. В подмогу ему бросились несколько парней, он вскочил им на спины, а оттуда — на зубец башни. Все это произошло мгновенно.
Парень из Спардиши оказался сметливым: он стоял спиной к липе, под которой сосредоточились основные силы «стрелков». Хотя и по спине больно колотили твердые как камень снежки, да все лучше: не по лицу ведь! Вот спардишец ухватился за столп, всем телом обвился вокруг него, точно вьюнок, потом раз — и вытянулся, как червяк какой, чтобы повыше достать, приблизиться к желанной цели. Но не судьба — пущенный искусной рукой снежок угодил-таки в лицо. Бедняга разом обмяк от боли, лицо залилакровь, руки скользнули по гладкой поверхности столпа, и он, как спелая груша с ветки, рухнул сперва на зубец башни, а оттуда назаснеженную землю.
Закричала, завопила одна из девушек. Весь народ слюбопытством стал озираться. Но она, верно, устыдилась проявленного чувства и спряталась за спины подружек.
— Разотрите ему лицо снегом, разотрите, да покрепче,— громко и повелительно, со знанием дела проговорил кто-то.— Пораженного снегом снег и исцелит.
— Ничего, ему небось и того хватит, что девчонка понемуплачет, слыхали ведь, как завизжала, чертовка,— посмеиваясь, отозвался на эти слова мужчина со шрамом во всю щеку.
Стоящие рядом с ним сперва громко захохотали, а потом примолкли — кому не хочется, чтобы и о нем вздыхали да плакали! Даже позавидовали спардишцу И недолго думая несколько парней вышли на боевую площадку попытать счастья.
— Хо-хо-хо,— гоготал тот, со шрамом,— видали, как много может сделать женщина одним своим кри ком?
Но и эти парни не добились победы — ушли ни с чем. Потом появились новые претенденты. Один ушастый парнишка оказался проворнее и ловчее всех — ему осталось долезть всего каких-то полметра до верхушки столпа. Только и его сбили снежками — соскользнула нога, и он полетел вниз, но чудом удержался на самом краю башни, не то, грохнувшись с такой высоты оземь, перебил бы себе позвоночник, переломал бы ноги, руки...
Очнулся он быстро и снова ринулся в бой, попрыгал, побегал вокруг столпа, попытался еще раз влезть, но безуспешно, и тогда пообломал зубцы башни — вот, мол, тебе, получай. Но недолго он так куражился — снежок, метко запущенный кем-то из лагамцев, угодил, к изумлению и восторгу толпы, прямо в разинутый рот хохотавшего от бессильной ярости парня и вмиг заставил его умолкнуть.
Он свалился с башни и довольно долго лежал не двигаясь, потом забарахтался, затрепыхался, точно обезглавленная курица. Когда его перевернули на спину, вытащили изо рта алый от крови снежок, он пришел в себя, вскочил и, отплевывая кровь, метнулся к башне, но тут уж старшие преградили ему путь.
...Время шло, и палаточный городок рос с каждым днем — прибывали отважные из отважных. Альпинистские веревки, словно нити кружев, опутали склоны Крестовой.
И все еще в тумане плавал главный вопрос: успеет ли Хергиани вернуться с Тянь-Шаня?
Главный судья соревнований, начальник альпинистского лагеря «Джайлик» мастер спорта В. Золотарев поручил судьям спланировать трассу. Подготовка шла полным ходом. До начала соревнований оставалось всего каких-то два дня.
-- Но где же Хергиани? — волновались участники, интересовались болельщики.
Главный судья пожимал плечами. Может, Михаил решил не участвовать? В прошлом году он опередил Космачева всего лишь на какие-то секунды, а ведь Космачев в течение целых десяти лет считался едино- властным «королем» скал. На протяжении всех этих лет никто даже близко не подошел к его результатам. Потому прошлогоднее его поражение было сенсацией. Так, может, Михаил Хергиани и вправду махнул рукой и решил отступить?
