— Ясно.

— Все свободны, через пятнадцать минут сбор у самолета Кирьянова, он один тут после бомбардировки в порядке.

— Ясно. Разрешите выполнять? — ответил я.

— Да беги уже, — с улыбкой сказал он.

Собрался я быстро, пока парни расспрашивали куда меня, я натянул собственноручно ушитые солдатские галифе, гимнастерку с орденом, проверил на месте ли документы, застегнул ремень. Одел сапоги, повесил планшет и кобуру с маузером. Проверил, ровно ли сидит пилотка, и выбежав из санчасти чуть не сбив с ног Лютикову, успел мимоходом чмокнуть ее в губки и быстро убежать пока не получил сдачи. Добежав до столовой, я выпросил три плитки шоколада и бегом, сбив дыхание, подбежал к самолету уже выкаченному на взлетную полосу.

У «пешки» стояло командование, пара механиков, и мой экипаж. На Никифорова уже одевшему парашют, я глянул мельком, а вот на стрелка более внимательно. Сержанта я видел в первый раз, так что попытался составить о нем личное мнение. Судя по упрямому подбородку, то еще тип, а какой он в действительности, в полете увидим.

— Взлетаете по команде, — сказал Никитин.

Я в это время застегивал ремни парашюта, который мне помогал надевать один из незнакомых механиков, и только кивнул, после чего пропустив вперед Никифорова, полез в кабину «пешки» через люк снизу. Степанов уже занял свое место и с интересом крутил головой у одного из ШКАС-ов.

Подсоединившись к внутренней связи, я достал из кармана свои очки и одел их вместе с шлемофоном.

— Как связь, слышите меня? — спросил я.

— Норма командир, — ответил штурман.

— Слышу хорошо, товарищ командир, — отозвался Степанов.

С помощью передвижного компрессора я запустил сперва правый мотор, потом левый. Поработав на холостых оборотах, прогревая моторы, я нетерпеливо посмотрел на Никитина, как меня отвлек Степанов.

— Товарищ командир, связь с штабом фронта установлена. Прием довольно четкий.

Повернувшись, я увидел, как майор резким движение махнул рукой, давая разрешение на взлет.

Приборы в кабине я знал на отлично, поэтому манипулируя управлением, дал газу и стал разгоняться.

Оторвавшись от земли, я убирая шасси, спросил у штурмана:

— Курс?

— Тридцать два.

— Поворачиваем, — сказал я бодрым тоном, хотя с меня градом тек пот. Машину я так и не смог почувствовать, не давалась она мне, и было такое впечатление, что долго я ее не удержу.

— Как дела командир? — спросил Никифоров.

— Плохие дела, товарищ политрук. Не чувствую я машину. Уже три минуты летим, на два километра поднялись, а машину я не чувствую, — мне хотелось плакать, я был такого мнения о себе, а тут такой облом.

Свое самомнение я получил, пробуя летать на самых разных типах самолетов, и на первых же минутах сразу понимал, что и как можно на ней делать. Чувствовал машину. Даже во время авиашоу во Франции над аэродромом «СЕРНИ-ФЕРТЕ-АЛЛЕ» под Парижем в прошлом году, где я летал на B-24 «Либерейтор», который мне разрешил пилотировать хозяин этого самолета, так я почти сразу его «понял». Несмотря на то, что рядом сидел хозяин и тревожно смотрел что я делаю. Однако спор с дядей Жорой он проиграл, в том, что я не смогу управлять им, а я смог.

— Возвращаться мы не можем… — начал было говорить Никифоров, как я досадливо прервал его.

— Да не в этом дело, я ПОКА его не почувствовал, мне нужно время. Так что я сейчас буду делать небольшие маневры, и виражи, вы внимание не обращайте, лучше за воздухом следите.

— Мы с курса сбились. Возьми на семь… это правее, — сказал он.

— Знаю я как ориентироваться, — пробурчал я, делая осторожный поворот направо.

— Вижу линию фронта, — сказал я, делая легкие виражи на право, налево. Дымы от горящей техники действительно были видны хорошо.

— Курс семнадцать, — сказал Никифоров.

Повернув, куда он приказал я, внезапно для всех заорал:

— Аааа. Есть! Чувствую машину!!! Чтоб ее… в… и…

— Командир в чем дело? — попытался прокричатся через мой мат, Никифоров.

— Я машину почувствовал!

— Все нормально? — осторожно спросил Никифоров.

— Норма, все самолет мой, — и в подтверждение сделал бочку с выходом из пике.

— Командир больше так не делай, или лучше предупреждай, мы и так поняли что у тебя все в порядке, — сердито сказал Никифоров, под одобрительное молчание Степанова.

— Подходим к месту прорыва. Начинаем работу, — внезапно сказал штурман.

— Работаем, — ответил я.

Во время поворотов я внимательно осматривал землю, изредка отвлекаясь от наблюдения за небом. Особист постоянно бормотал в ларингофон передавая данные о местоположении немецких и наших войск, количестве и вооружении. Честно говоря, что он там видит, на изрядно задымленной земле, не понятно, но он не умолкает не на минуту, указывая куда мне и где повернуть.

В километре от нас, двенадцать «хеншелей» бомбили наши войска, неподалеку висела «рама», от чего я крепко сжимал штурвал, так хотелось атаковать их.

— Командир, под нами мост, и скопление войск. Штаб приказал разбомбить его, — сказал Никифоров, на миг прервав передачу данных.

— Ху. м что ли?

Оба члена экипажа засмеялись.

— Нет. Думаю вторым вылетом. Взять полную нагрузку и… Справимся?

— Не знаю, я истребитель. Не бомбил никогда. Попробуем.

Мы висели над войсками Вермахта еще минут тридцать, после чего ушли от места прорыва на юг, согласуясь со штабом фронта.

— Товарищ политрук, горючка на исходе, — сказал я особисту.

— Сейчас… Возвращаемся, нам дали разрешение.

Самое сложное это посадка. Поэтому на подлете к аэродрому я был во внимании, оба члена экипажа следили за воздухом, чтобы нас не сбили при посадке, так что я не отвлекался, наблюдая еще и за небом.

— Есть касание, — пробормотал я, и стал притормаживать самолет, полностью убавив газ. Когда мы подкатились к месту стоянки, где нас уже ждал топливозаправщик, машина с бомбами и механики, я дал газу и лихо развернулся, заглушив моторы. От штаба к нам пылила полуторка с командованием.

Я последним вылез из машины, и встал под ветерком, который остужал мое разгоряченное тело. Гимнастерка вся в пятнах пота, под ветром стала слегка холодить тело. Сильно зачесалась спина, там, где рана. Потянувшись, я под гудение нагнетателя бензовоза, и шум бензиновой струи в бак, сказал присевшему рядом на снятый парашют, Степанову:

— Хорошо-то как. Слушай, а нас кормить то будут? А то есть охота.

— Не знаю, товарищ старший сержант.

— Будут, товарищ старший сержант, столовую предупредили… да вон уже несут, — сказал один из ползающих по самолету механиков.

И действительно от столовой к нам быстрым шагом, даже можно сказать трусцой спешили две официантки с бидоном и корзиной.

Особист, вместе с фотоаппаратом уехал в штаб, оставив начштаба. Переговорив с механиками, которые заканчивали осмотр раскаленных моторов, он направился к нам.