страдает ли он от пассивного курения.

Дорожные часы на каминной полке прозвякали время, и Мэрилин Неттлз вздрогнула — видимо, вспомнила, сколько уже часов не прикладывалась к рюмке.

— Кофе, мистер Джексон?

— Вообще-то, Броуди, Джексон Броуди.

— Хм… — сказала она, будто не вполне поверила, и побрела в глубины комнаты, где вдоль стены выстроилась примитивная и довольно пожилая кухня. Щелкнула кнопкой на электрическом чайнике, ложкой зачерпнула растворимый кофе, разложила по кружкам, в одну плеснула джина, что, очевидно, и объясняло ее внезапную гостеприимность.

Дом был запущенный, в солнечных лучах плавали кошачья шерсть и пыль. Здесь давным-давно не клеили обои, не красили — собственно говоря, и не мыли. Ужасно неудобный твердый предмет, упершийся Джексону в спину из-за диванной подушки, оказался пустой бутылкой «Бифитера». На диване валялась одежда; Джексон решил не приглядываться — вдруг там хозяйкино нижнее белье. Похоже, она в этой комнате и спит, и ест, и работает.

На столе у окна в окружении кип бумаги стояла старая «Оливетти-Леттера». Джексон поднялся с дивана и обследовал рукопись. Начал читать недопечатанную страницу в пишмашинке:

— Мистер Джексон?

— Простите. — Джексон вздрогнул. Он не услышал, как Мэрилин Неттлз подкралась к нему по ковру, усеянному крошками. — Не удержался, хотел взглянуть на вашу свежую работу. И моя фамилия, кстати, Броуди.

— Дрянь, — равнодушно сказала она, глянув на «Оливетти». — Но за нее платят.

Она кивнула на книжный шкаф — целая серия, на корешках названия: «Пристреленная почтальонша», «Жених-женоубийца». Издательство «Красная кровь», на логотипе — перьевая ручка, истекающая кровью. Мэрилин Неттлз взяла с полки книжку и протянула Джексону. «Погубленная портниха» — сообщало красное металлическое тиснение на устрашающей обложке; на первом плане полуголая женщина таращит глаза и кричит, убегая от зловещей мужской фигуры с громадным ножом. Сзади фотография «Стефани Досон» в расфокусе — снимали, похоже, не одно десятилетие назад. В дороге, что привела от этого портрета к женщине, стоявшей сейчас перед Джексоном, немало было выкурено и выпито.

— «Насильник и невеста». Пишут, что это «настоящий нуар», — сказала Мэрилин Неттлз. — По сути дела, книжки для тех, кто не умеет читать. — Она вперилась в вопящую бабу на обложке. — Женщины в опасности, — сказала она, протягивая Джексону кружку кофе. — Идут нарасхват. Любопытно, отчего так.

— Да уж, — согласился он.

Кружка, наверное, давненько не встречалась с моющими средствами. Теперь Мэрилин Неттлз, подлеченная алкогольным «Нескафе», похоже, беседовала охотнее, хоть и не слишком охотно. Она закурила, не предложив сигарету Джексону, и сказала:

— Ну так чего вы хотите?

— Что вы мне можете сказать о Кэрол Брейтуэйт?

— Да толком ничего. Немногим больше, чем было в газете. А что? Вам она зачем?

— Я работаю на клиента, — сказал Джексон. — По-моему, он как-то связан с Кэрол Брейтуэйт.

— Как зовут?

— Боюсь, это конфиденциальная информация.

— Не смешите, вы же не священник. Не тайну исповеди разглашаете.

Джексон уперся:

— Был ваш репортаж в газете, а потом дело как будто испарилось. Вы тогда разговаривали с кем- нибудь, выяснили что-нибудь о Кэрол Брейтуэйт?

Она вопросительно глядела на уголек сигареты, словно ждала подсказки.

— Столько вопросов, и так давно дело было, — пробормотала она.

— Но вы ведь должны помнить, — сказал Джексон.

— Прямо-таки должна?

— Вы слышали имена Линды Паллистер или Трейси Уотерхаус? Тысяча девятьсот семьдесят пятый, соцработница и полицейский констебль? Звоночек не звонит? — (Что-то мелькнуло в глазах у Мэрилин Неттлз.) — Надин Макмастер? Доктор Иэн Уинфилд? Китти Уинфилд? — не отступал Джексон.

— Ради бога, слишком много имен! — огрызнулась она. — Я почти ничего не знаю. Меня, если можно так выразиться, поощряли ничего не знать. Велели не лезть.

— Велели?

— Вот именно, велели. И мне тогда не показалось, что это пустые угрозы. Никаких статей, никаких репортажей о следствии, забудь, что все это было.

— То есть вам кто-то угрожал? Кто?

— Ой, опять имена, — отмахнулась Мэрилин Неттлз. — Вечно все хотят имен. Теперь уже не важно. Все равно мы почти все перемерли, даже те, что еще живы. — Она, похоже, отбыла в дебри собственного сознания. Потом возвратилась и пальцем постучала по рукописи на столе. — Я уехала в Лондон, хотела прорваться в крупную газету, ничего не вышло. В итоге вернулась сюда, пишу местные новости для «Уитби газетт» и эту ерунду, только чтоб на плаву удержаться.

— Ну, — сказал Джексон, — все мы оказываемся не там, где ожидали.

— Женщина умерла и похоронена — я не понимаю, почему нельзя оставить ее в покое, почему все так мечтают ее выкопать.

— Все?

— Ко мне сегодня приезжал какой-то человек. Тоже сказал, что частный детектив. Если хотите знать мое мнение, вам обоим только швабрами вразнос торговать.

— А визитку он оставил?

Мэрилин Неттлз пошарила в груде страниц «Насильника и невесты» и вытащила дешевую визитку.

— Брайан Джексон, — вздохнул Джексон.

Они всю неделю ходят друг за другом по пятам, это ясно. Уехав из Уитби, Брайан Джексон подвез Джексона. И это его имя было в ежедневнике Линды Паллистер в то утро, когда Джексон назначил с ней первую встречу. Джексон прочел «Б. Джексон» и решил, что Линда Паллистер перепутала. И о чем же таком Брайан Джексон ее расспрашивал, если она потом исчезла?

Мэрилин Неттлз тоже вздохнула, вроде взяла себя в руки и продолжила:

— Тогда многое пришлось скрывать от общественности, вычеркивать, «дабы оградить несовершеннолетнего», что называется. Суд то одно запрещал, то другое. Мне толком ничего не позволили написать о Кэрол Брейтуэйт, а о ребенке вообще ни слова.

— О ребенке? — переспросил Джексон, от волнения чуть не подскочив с пыльного дивана. Ребенок — это ведь Надин Макмастер? Как же иначе. — Вы ничего не сказали о ребенке.

— А вы и не спрашивали. Звали Майкл. Мальчик, четыре года.

Джексон в разочаровании снова рухнул на диван:

— У Кэрол Брейтуэйт был сын?

— Да. Говорили, что защищают его от газетчиков, от любопытной публики. История-то — сенсация.

— Почему?

— Ну, его заперли в квартире с телом матери. Посчитали — вышло, что недели на три. Но понимаете, он ведь был свидетелем убийства… а потом исчез.

— Думаете, тоже убит?