— Дети должны делать что хотят, — сказала она. — Нельзя навязывать им наши ригидные искусственные структуры. Он очень счастлив, — прибавила она, словно Трейси предположила иное.
Линда подтерла за Джейкобом, потом, не вымыв руки, порезала бурый самодельный кекс.
— Банановый хлеб? — предложила она.
Трейси вежливо отказалась.
— Слежу за фигурой, — сказала она. — Кто-то же должен.
— Вы зачем пришли? — спросила Линда. — Не о птицеводстве и самообеспечении поговорить, правда?
— Правда. Я хотела спросить, как дела у Майкла.
— У Майкла? — механически повторила Линда. Она очень увлеченно вытирала Джейкобу нос.
— Ребятенок Брейтуэйт, — сказала Трейси. — Он уже у опекунов? В больнице его нет.
— Он теперь в другой больнице.
— В какой? Почему?
Линда уставилась в тарелку — кусок бананового хлеба выглядел несъедобным.
— Боюсь, я не могу сказать. Против правил.
— То есть я не могу его навестить?
— С чего бы вам его навещать?
— Поглядеть, как у него дела.
«С того, что я обняла его и у меня разбилось сердце», — подумала Трейси, но выказывать слабость перед Линдой Паллистер совсем ни к чему.
— Говорю же, с ним все нормально. — Линда чуть зубами вдруг не защелкала — чистый крокодил.
Спустя несколько лет, когда она пришла к Богу, характер у нее существенно смягчился. Один из немногих аргументов, какие Трейси могла наскрести в защиту христианства.
— Я не понимаю, как с ним может быть «все нормально»! — возмутилась Трейси. — Он почти три недели провел взаперти с гниющим трупом своей матери.
— Да, «нормально» — не то слово, — согласилась Линда. — Но ему оказывают помощь. Вам не стоит вмешиваться. — Она притянула своего ребятенка поближе и обхватила рукой, будто защищала. — Не вмешивайтесь.
— И я никак не могу с ним повидаться? — не отступала Трейси.
— Никак, — вздохнула Линда. — К нему никого не пускают. Приказ сверху.
На краткий миг безумия Трейси решила — с небес.
Полнейший абсурд, но Трейси сочинила себе, что, если Майкла Брейтуэйта никто не захочет, она возьмет его под опеку или даже усыновит сама. Разумеется, она ничегошеньки не знала про детей и сама еще жила с родителями. Так и видела лицо матери, когда та узрит на пороге брошенного травмированного мальчика.
— Его усыновят люди, которые его полюбят, — сказала Линда Паллистер. — Он забудет, что с ним случилось, он еще слишком мал. Дети — они очень гибкие.
Трейси сама спросила Лена Ломакса — не собиралась, но столкнулась с ним назавтра. Он выходил из Бразертон-хауса, она входила.
— Сэр, простите, вы не скажете, что с делом об убийстве Кэрол Брейтуэйт?
— А что с делом?
— Есть подозреваемые?
— Пока нет.
— Вы нашли ключ?
— Ключ? — Он вздрогнул. Честное слово, вздрогнул. — Какой ключ?
— Ключ от квартиры Кэрол Брейтуэйт. Ее заперли снаружи.
— По-моему, вы что-то путаете, констебль Уотерхаус. Настоящим детективом себя вообразили, а?
Он в негодовании зашагал прочь и сел в красный «воксхолл-виктор» — эту машину Трейси уже видала. Вгляделась в водителя, заметила черную бритвенно-острую челку и клюв вместо носа, который любил соваться куда не просят. С какой стати Лен Ломакс садится в машину к Мэрилин Неттлз? И почему дергается от упоминания ключа?
— Он знал про ключ, — сказала она Барри.
— Да херня, — ответил тот.
Стоит помянуть Кэрол Брейтуэйт, и Барри как на иголках — это почему? («Потому что ты только о ней, блядь, и долдонишь».) Он осушил пивную кружку одним глотком и сказал;
— Пора бежать, у меня свиданка. Эта Барбара согласилась со мной в кино сходить. В «Башне» идет «Монти Пайтон и священный Грааль».
— «Монти Пайтон»? — переспросила Трейси. — Ах, Барри, как это романтично.
Лишь через много лет Трейси избавилась от полицейской формы и перешла в управление. Поди разберись — потому что она женщина или потому что она женщина, которая задавала неуместные вопросы. Или уместные. А вот звезда Барри взошла стремительно. Вскоре он уже пил вместе с Ломаксом, Стриклендом, Маршаллом, даже Истменом — орава мужиков, наливаются пивом, дымят как паровозы. Закадычные друзья, водой не разольешь. Старые добрые времена.
Терьер почуял кролика. Трейси — она такая. Не отступится.
— И как ее зовут? — спросил Рэй Стрикленд, хмурясь в свою пинту.
— Трейси Уотерхаус. Она ничего, Трейси, — поспешно сказал Барри, — но она все талдычит о том, что ребятенок сказал, мол, это его отец сделал. Все не заткнется никак.
Через неделю Лен Ломакс отвел Барри в сторонку и поведал, что в Чепелтауне задержали мужика, который сознался в убийстве Кэрол Брейтуэйт.
— Сказал, что он отец ребенка, — сказал Ломакс.
— Так его арестовали, будет суд? — спросил Барри, а Ломакс ответил:
— К сожалению, не будет — мужика держали в Армли, ввязался в драку, кто-то ножиком ткнул.
— Умер?
— Ага, умер. С учетом всего — ребенок и все такое, — наверное, дело замнут.
Лишь много лет спустя Барри спросил себя, правду ли сказал ему Лен Ломакс. Мог ведь и сочинить. Барри никогда не задавал вопросов; что бы Ломакс со Стриклендом ни сказали — все глас с небес. Бог его знает, почему так.
— В общем, передай своей подружке, — сказал Ломакс.
— Моей подружке? — растерялся Барри.
У него с Барбарой было всего одно свидание, да и то не задалось. Она, оказывается, не любит «Монти Пайтон». («Но они же просто идиоты, что тут смешного?») Барбара предпочитала Моркама и Уайза[145].
— Констеблю.
— А, Трейси? Ладно.
Когда это Барри начал ишачить при Ломаксе со Стриклендом?
— И не забывай, Крофорд, благоразумие — лучшая доблесть.
Барри не понял, что это Ломакс такое сказал.
В тумане замаячили огни бензоколонки, и женщина сказала:
— Можно мы сделаем привал?
Джексон завел «сааб» во двор, и она за руку повела девочку в туалет на задах.
— Мы быстро, — сказала она.
Девочка глянула на Джексона через плечо. Взгляд такой, будто раздумывает, не даст ли он сейчас по
