Он ретировался в ближайшее кафе, маленькую итальянскую забегаловку, — решил, что там умеют варить кофе, и не разочаровался. Сел за столик в углу и за двойным эспрессо принялся разглядывать украденные трофеи.

Тонкий картон манильской папки был мягок и от старости пушист. Вот какими папки были раньше — до того, как переродились неоново-розовым пластиком. Он таких в свое время видел во множестве. Само собой, в наше время безбумажных офисов даже розовый неон — анахронизм. Судя по диккенсовским горам бумаг в захламленном кабинете, Линда Паллистер о безбумажных офисах и не слыхала. У нее там маленького ребенка можно спрятать — или собаку, — а потом искать несколько дней.

Он открыл потрепанную бежевую папку, ожидая сюрприза — улики, тайны, хотя бы обрывка скучной бюрократии, — но сюрприз оказался иным: папка была пуста. Джексон перевернул ее и потряс — мало ли.

Впрочем, невзирая на пустоту, папке было что сообщить. В левом верхнем углу приклеен маленький ярлык, отпечатанный на машинке. Пишмашинки больше не в ходу — все равно что найти следы первобытной культуры, обитателей потерянных времен. «Кэрол Брейтуэйт», — прочел Джексон. «Соцработник: Линда Паллистер» — и дата, 2 февраля 1975 года. Наверное, Линда Паллистер была совсем молода. В 1975-м Джексону было пятнадцать — годом старше, чем его дочь сейчас. Шел по кривой дорожке, прогуливал школу, воровал по мелочи, слегка хулиганил, топил добрый корабль «Вулвортс». Давно дело было.

А снаружи на папке, на сей раз поблекшей черной авторучкой, значилось: «Констебль Трейси Уотерхаус» — и другая дата, 10 апреля 1975-го. И номер телефона — тех времен, когда в стране еще не поменяли коды. Тот же год, когда удочерили Надин Макмастер. Свидетельство об удочерении — то самое, которого официально не существует, — датируется апрелем. Надин его отсканировала и прислала Джексону вместе со свидетельством о рождении, которого тоже не существует официально. Похожи на правду, даже если и фальшивые, хотя, пожалуй, по сканированному изображению не скажешь наверняка. У фальшивой жены Джексона было вполне подлинное на вид свидетельство о рождении — не так уж трудно добыть.

В ежедневнике Линда Паллистер записала: «Позвонить Трейси Уотерхаус», а вот и имя Трейси Уотерхаус тридцатипятилетней давности. Джексон вынул фотографию из бумажника, поглядел на толстую здоровую девочку с тугими хвостиками. Скрепка с папки идеально наложилась на ржавый отпечаток на фотографии — Джексон так и знал.

Шрёдингер, кто он ни на есть, его кошка и все прочие, кому тоже неймется, забрались в ящик Пандоры и увлеченно вяжут там гордиев узел. В черепе закопошилась головная боль — новая, приятельница той, что заявилась раньше.

Странно, удивлялась Трейси, что на этих так называемых игровых снарядах дети не гибнут толпами. Люди (родители), очевидно, пребывают в блаженном неведении относительно угрозы для маленьких тел, когда они непристегнутыми взлетают высоко-высоко в небо на качелях, или для тех же тел, ростом муравью по колено, когда они съезжают с горки. Кортни поразительно беспечна — ребенок, который ни о чем не печется, опасен.

Другие дети на площадке вопили, визжали и хохотали, Кортни же, точно маленький и упрямый испытательный манекен, вознамерилась попробовать на прочность все, включая себя. Вероятно, об удовольствии и речи не шло. Дети, пережившие насилие — а насилие бывает разное, — нередко закрыты и отгораживаются от любых радостей.

Опять выдался прекрасный денек, на поле боя Раундхея уже вышли войска отдыхающих — полуголые белые тела валяются трупами на зеленой траве, люди стараются урвать чуток солнца и глоток свежего воздуха. Что такое парки? Пространство для вдоха тем беднякам, что шесть долгих дней торчали на фабриках. Бедные детки, рабы механики, чьи маленькие беспомощные легкие забиты влажной шерстью.

Может, прийти сюда — безумная идея, они на виду у всего света и его супруги, но с другой стороны — как еще спрятать ребенка? Только на виду, на игровой площадке, в толпе родителей и детей. Люди похищают детей из парков, а не водят в парки. И к тому же Келли Кросс при свете дня ни за что не пойдет в Раундхей. Кроме того, спорила Трейси со своим рассудком, полезно поучиться быть родителем на публике. Рано или поздно придется выйти в свет (и к его супруге) в роли матери, ну и вот пожалуйста — Имоджен Браун качает дочку Люси на качелях, раскручивает на карусели и помогает разбираться в многообразии механизмов, для которых у Трейси и названия-то нет, потому что в унылых парках ее детства таких сроду не бывало.

Трейси вздохнула с облегчением, когда Кортни слезла с гигантской курицы на пружинных ногах и объявила:

— Я есть хочу.

Трейси глянула на часы — и пятнадцати минут не прошло. А как будто много часов. Она протянула Кортни банан.

— Нормально? — спросила она, когда банан исчез, и Кортни серьезно показала палец: «во!».

Экономила слова — оно и понятно. Может, в детстве кажется, если использовать все слова сразу, ничего не останется на потом.

Трейси вытерла зеленую личинку сопли, выползшую у Кортни из носу, и похвалила себя за то, что купила в супермаркете одноразовых платков. Из бездонной сумки она выудила трупик пончика, купленного в «Эйнслиз» миллион лет назад, разломила пополам, и они с Кортни съели его, сидя на траве. («Сладкое? До обеда?» — осведомился голос матери у Трейси в голове, и Трейси про себя ответила: «Да-с. И что ты с этим сделаешь, корова старая?»)

Дожевав, Кортни рьяно вылизала пальцы, снова молча показала Трейси «во!», а затем достала из рюкзачка свои сокровища и одно за другим выложила на траву, дабы полюбоваться: