увидела, что кухня-то почти закончена — только косметика и линолеум положить, тут и там кое-что по мелочи. В углу аккуратно притулилась сумка с Янековыми инструментами. Надо опять сходить в банк и снять для него еще денег. Утром ее убивала одна мысль о том, что он скоро исчезнет, а теперь почти все равно. Она ступила на тропу нежданных и опасных приключений, — вполне вероятно, она дойдет до края света и упадет.
— Еще кусочек? — спросила Трейси, и Кортни уставилась на нее, раззявив рот.
Надо будет удалять аденоиды? А их еще удаляют? Девочка отнюдь не красотка, но как раз это Трейси понятно. Через несколько секунд до Кортни дошло (пожалуй, нелишне будет проверить ей слух), она кивнула, вверх-вниз, и кивала, пока Трейси не посоветовала ей прекратить. Она вообще в себе?
Слишком взвинчена, кусок в горло не лезет. В таком состоянии поможет только алкоголь, но Трейси не хотела пить при девочке — та наверняка всю жизнь провела с алкашами, — поэтому сделала себе трезвую чашку чая «Тайфу» и стала глядеть, как Кортни ест, а между тем воображала частные уроки, чтобы девочка нагнала сверстников, регулярные визиты к отоларингологу, проверку зрения (ребенок слегка щурится), красивую стрижку, а затем хорошую школу, где заботятся о детях, — скажем, какую-нибудь хиппейную-идеалистичную, Линда Паллистер наверняка может посоветовать. А потом, кто знает, — может, девочка поступит в университет, политехнический, но с другим названием, и на выпускном будет стоять в шапочке и мантии, а Трейси станет пить дешевое белое вино с другими гордыми родителями.
Мозг Трейси отчасти еще дежурил в «Меррион-центре» и не вполне догонял ненормальные события. А вот теперь тормознутая часть мозга вдруг очнулась и осознала. Это что здесь происходит? — спросила она. Ты строишь долгосрочные планы жить вне закона! Да, сказала Трейси взбунтовавшемуся участку мозговой коры. Ровно этим я и занимаюсь. Она похитила ребенка. Совершила преступление. Переступила черту. Раньше она как-то не задумывалась, откуда взялось это слово.
И
Бежать в горы. Или в Долины, или на Озера. Хорошо она придумала, на пятницу забронировала коттедж Национального треста, — даже знай она заранее, что жизнь полетит вверх тормашками, не выбрала бы момента удачнее. Передышка. Время поразмыслить. Лисы засели в норе, прячутся от гончих. На случай, если кто пожелает их разыскать до того, как они исчезнут окончательно. Например, Келли Кросс передумает насчет сделки.
Свое имя тоже придется поменять, «Трейси» ей никогда не нравилось. Имоджен или Изобел поженственнее, поромантичнее. Пожалуй, на Имоджен она не похожа. Имоджен — средний класс, ближние графства, длинные светлые волосы, мать с налетом богемы. И фамилию поменять — что-нибудь попроще, понезаметнее. «Имоджен Браун и ее дочка Люси», она с ребенком за ручку шагает в чистое, незамутненное, ослепительно-белое будущее. Воздаст за всех потерянных детей. Один упавший птенчик запрыгнул обратно в гнездышко.
Не старовата ли она быть матерью? Экстракорпоральное оплодотворение, внезапное раннее вдовство — вопросы отпадут сами собой. Новые имена, новые личности — как в программе защиты свидетелей. Одно странно: Кортни ни разу не помянула мать. Никаких «А где мамочка?» или «Хочу к маме». И не скажешь, будто ей кого-то не хватает. Может, она беспризорная — или драгоценна и ее украли?
— Кортни, — нерешительно сказала Трейси, — как думаешь, где сейчас мама?
Кортни карикатурно пожала плечами, сжевала еще клинышек пиццы и лишь затем высказалась:
— У меня нет мамы.
(Правда? Отличная новость. Во всяком случае, для Трейси.)
— Ну, теперь есть, — сказала она.
Девочка вскинула голову, уставилась на нее, потом опасливо обвела взглядом кухню:
— Где?
Трейси прижала руку к сердцу и весьма героически провозгласила:
— Вот. Я буду твоей мамой.
— Да? — с сомнением ее оглядев, переспросила Кортни.
Неудивительно, подумала Трейси. Есть вещи, через которые не переступить. (Опять это слово.)
— Последний кусочек? — (Кортни большим пальцем показала вниз — маленький император в Колизее. Зевнула.) — Тогда в постель, — сказала Трейси, изо всех сил делая вид, будто знает, что делает.
Она помыла похищенного ребенка. Грязи море, но ни синяков, ни явных увечий. Худенькие ножки и ручки, тонкие плечи, лопатки — точно ростки крыльев. Заметное родимое пятно, крошечной опечаткой в генетическом коде вытатуированное на предплечье. Родинка в форме Индии — или это Африка? Трейси с детства не ладила с географией.
Кортни смирно сидела, а Трейси намылила ее, ополоснула, распустила тощие косички, аккуратно вымыла волосы, завернула девочку в полотенце и вынула из ванны. Надо же, какая маленькая. Маленькая и ранимая. И тяжелая. Как будто тебе поручили заботиться о вазе эпохи Мин — и пугает, и будоражит. Слава богу, не младенец — такую нервотрепку Трейси вряд ли бы пережила.
Ее недавно купленный дом в последний раз ремонтировали где-то в начале восьмидесятых — едва ли вершина стиля — и ванную выкрасили в цвет грязного авокадо — цвет Шрека. Трейси в одиночестве посмотрела все три DVD про Шрека. Если у тебя есть ребенок, можно смотреть мультики, ходить на представления, ездить в Диснейленд и не чувствовать себя жалким горемыкой. Увидев это голое тельце в своей ванне цвета соплей, Трейси чуть не расплакалась. Сама удивилась, сколь глубоки залежи первобытных, нетронутых эмоций внутри отвердевшего панциря — поди объясни, откуда взялись.
— Подожди секундочку, лап, — сказала она, усадив Кортни, закутанную в полотенце, на табуретку. Порылась в шкафчике, достала маникюрные ножницы. — Приведем тебя в порядок слегка, — пояснила она и отрезала прядь девочкиных волос. Будто границу нарушила, но это же просто волосы, успокоила она себя.
Она помогла Кортни надеть новую пижаму из «Гэпа» и сказала:
— Залезай в постель, лап.
И сердце снова перекувырнулось, когда Кортни послушно забралась в постель, легла на спину и натянула одеяло до подбородка. Господи боже, маленького ребенка можно заставить делать что угодно — ты ему говоришь, а он делает. Ужас какой.
Трейси оглядела пустую комнатушку с нищенской кроватью — словно впервые увидела, до чего здесь пусто и неуютно. Была и третья спальня, но та еще с переезда забита коробками и всяким мусором из родительского дома, на который у Трейси не хватало ни сил, ни любопытства, — груды расшитых салфеток на подносы, щербатых тарелок и старых фотографий неопознанных родственников. Да зачем распаковывать? Собрать и вывалить на тротуар перед лавкой «Оксфама» — и вся недолга.
Надо было отремонтировать спальни, а уж потом заняться первым этажом. Трейси так радовалась, когда закончила гостиную, неделями корпела над «Миром интерьеров» и «Домом и садом», но огляделась и поняла, что стало похоже на гостиничный вестибюль, а не на уютное гнездышко. Ее спальню прежний владелец оклеил обоями с большими пурпурными цветами смутно неприличного вида.
