совершенно. И только что сломанная ветка не лезет. Но та же самая ветка, полежав неделю на полочке в моем кабинете, в окно все-таки пропихнулась, хоть и с трудом.

Любая жидкость и газ в окно также не проходят. Но вот воду в виде льда передать можно. Сосульки проходят. Возможно, какой-нибудь твердый азот тоже прошел бы, но его мы не сможем передать, так как мне или Петьке обязательно нужно для передачи держаться за предмет голой рукой. А твердый азот, зараза, холодный. В руке его точно не удержать.

С таким же примерно усилием, как и дерево, проходят не монолитные, а сборные предметы. Причем они могут быть достаточно сложными и состоящими из множества элементов. Начали мы с простейшего – передали через окно ножницы. Получилось. Дальше стали передавать все более и более сложные предметы. В конце концов мне сюда даже считалку передали. Не мою «Белку», но точно такую же. Включила. Она заработала. Пока никто не увидел, быстро вернула ее обратно. Не нужно такие вещи фашистам дарить.

Правда, они все равно не смогли бы ею воспользоваться, даже с моей помощью. Там пароль на вход стоял, и я его не знала. Так что максимум, что можно было с этой считалкой сделать – это послушать ее писк при включении и полюбоваться на окошко ввода пароля. Даже если бы ее разобрали, толку-то? Повторить «Белку» с технологиями 1941 года не смогли бы и немцы.

Еще мы через окно смогли передать песок. Просто обычный песок. Как? Это Петька придумал, он умный. Он песок насыпал в металлическую банку из-под чая и передал мне эту банку. Получилось. Я стала обладательницей полной банки песка. А вот консервы так не передаются. Собственно, мы это еще в самый первый вечер выяснили. У меня здесь оказалась пустая банка, а ее содержимое – у Петьки на поверхности окна.

Любопытная ситуация с тканями. Мы пока так и не поняли, когда они проходит, а когда нет. Петька в меня своими тапочками кидался, а они имеют фрагменты из ткани. Но Петькина рубашка или мой мундир не проходят. Зато Петька смог сбросить мне сюда мой фиолетовый купальник. Купальник пролез. Да нет же, не собираюсь я купаться. Просто они там пробовали разные материалы, вот Петька заодно и его попробовал.

А еще, что интересно, если сюда пропихнуть обычный электрический провод, то электроэнергию по нему передавать возможно. Петька мне тут наш трехметровый удлинитель просунул. И старую настольную лампу, что на антресоли валяется сколько я себя помню. Она вроде еще в 70-х годах выпущена была. Лампу сунул потому, что местные, немецкие, не подходят под нашу сеть. И лампочка загорелась! Правда, она как- то неуверенно горела. Яркость у нее все время менялась, а минут через пять она и вовсе перегорела. Но сам принцип! Можно, значит, передавать электроэнергию. Сейчас с той стороны окна изобретают какой-то не то выпрямитель, не то поглотитель. Короче, чтобы можно было запитать из 2028 года прибор, тут у меня без риска этот прибор сжечь.

А живые организмы вовсе никак не проходят. С Петькиной стороны не проходят. А вот насчет моей – мы еще не пробовали. Как раз сейчас и попробуем. Вдруг получится? Я еще раз посмотрела на мирно дремлющего в небольшой клетке сирийского хомячка бежевого цвета, а затем быстро подняла вверх правую руку.

Нда. Собственно, результат оказался ожидаемым. Я так и думала. Клетка очутилась в мире Петьки, а внезапно разбуженный и лишившийся любимого домика отважный хомяк-исследователь в облаке капустных и морковных огрызков кубарем скатился по моей поднятой вверх руке, зацепился когтями за воротник мундира, а затем как-то ухитрился просунуться мне за шиворот. И начал там ползать у меня по спине и по животу в поисках выхода.

Я вытряхнула хомяка из мундира (под шкаф убежал; ладно, потом горничная поймает), отряхнула с себя кусочки моркови и капусты и с чувством честно выполненного долга закрыла журнал наблюдений. На сегодня опыты окончены.

Подняв трубку красного телефонного аппарата, попросила соединить меня с Москвой. Пора очередной пароль докладывать. Я каждый день так звоню, подаю сигналы, что все еще жива и что войны пока не предвидится. А то мало ли что.

Впрочем, войны уже теперь, пожалуй, можно и не опасаться. Во-первых, дивизии вермахта потихоньку снимаются с позиций и переезжают из Польши во Францию. А во-вторых, учения. Генералы тут начали играть в войну и… результат оказался поразительным. Я в шоке.

Либо у них тут какие-то формулы неправильные, либо… я не знаю, что там у нас, в нашем варианте, произошло. Как выяснилось, на 22 июня у СССР в западных областях был и количественный, и качественный перевес в силах. И товарищ Сталин вполне справедливо считал, что кадровая армия способна сдержать первый удар и дать время на мобилизацию. Каким образом случился такой разгром – загадка.

И ведь нельзя сказать, что внезапность нападения не учитывали. На учениях первую неделю немецкие войска воевали с силой 125 процентов, вторую – 120 процентов и так далее, выходя к паритету с советскими войсками лишь через пять недель боев. Но немцам это не помогло. Да, поначалу действительно случилось несколько прорывов. Только в Минск немцы так и не вошли. И Белостокского «котла» не случилось. Упорнейшие бои шли у города Волковыск, но немцы его так и не взяли. А когда была окружена и уничтожена сувалкинская группировка фашистов, а наши взяли Люблин, то всем стало ясно, что это – разгром. Тем более что мобилизация в СССР идет полным ходом, и в тылу Западного фронта товарищ Жуков поднимает Резервный фронт.

Сейчас у них там, на учениях, уже середина сентября, и войска Павлова вот-вот войдут в Варшаву. Я думаю, товарищ Павлов радостно потирает лапки и готовится вертеть дырку под новый орден. Только вот сомневаюсь я, что орден он получит. У товарища Сталина есть о нем кое-какая информация.

Как ни странно, но больше всего от поражения немецкой армии на учениях выиграл Гитлер. Его и без того высокий авторитет поднялся до совершенно невообразимых высот. Ведь это именно он в самый последний момент остановил Германию перед самоубийственным нападением на СССР. Теперь генералы ему просто в рот смотрят. Ведь если бы не он, то Рейх сейчас находился бы в глубокой заднице.

О, наконец-то соединили меня! Как тут связь медленно устанавливают, ужас! Все делается вручную. Никакой механизации. И это еще у меня элитная правительственная связь. Обычному человеку из Берлина до Москвы дозвониться минут двадцать, наверное, нужно. Меня-то пять минут соединяли. Ладно, соединили. Я вежливо поздоровалась с Александром Николаевичем и сообщила ему сегодняшний пароль. Все нормально.

Ну, все. Пора. Блин, опять эта каторга. Ненавижу. Школа. Да еще и среда сегодня. Ужасный день. Меня тут учат. Знаете, на что процесс моего обучения больше всего похож? Помните старинный мультфильм «Двенадцать месяцев»? Как там юную королеву учили. Примерно так меня здесь и учат.

Нет, с точными науками все у меня нормально. Математика-физика-химия идут на ура. Профессора не нахвалятся, говорят, что хоть сейчас в университет. Школьную программу я освоила в полном объеме. Так же отлично у меня по иностранному языку. По русскому то есть. Я по-русски даже лучше своего учителя говорю. А вот с грамотностью у меня хреново. Ошибок я многовато пока что делаю. Но самый кошмар – это родная литература.

О, приперся! Начкар стучит, входит и докладывает, что опять притащился этот старый мухомор. Ладно, зови уж. Все равно не отвертеться. Здравствуйте, герр Мунк. Да-да, я тоже очень рада. Просто безумно. Такое счастье увидеться с вами. Что? Поэтический реализм? Безусловно, крайне интересная тема. Давайте изучим. Я вся внимание.

Ага. «Шварцвальдские деревенские истории». «Культурно-исторические новеллы». Очень интересно. Хомяк-исследователь перебежал из-под шкафа под диван. Гейзе приобретает славу первого новеллиста Германии, а хомяк подбирает и запихивает за щеки кусочки капусты. Немецкий роман заметно стремится к возможному для него реализму. Куда ж ты морковь-то еще пихаешь, балбес? Щеки ведь лопнут! Из новеллистов лучшие Конрад Фердинанд Мейер и Захер-Мазох. Что, не лезет? Но просто бросить жаба не разрешает, да? С раздувшимися щеками и куском моркови в зубах хомячок рысью удаляется обратно под шкаф. Но отрадное явление представляет собой беспритязательный семейно-юмористический роман…

Когда я проснулась, в комнате никого, кроме меня, не было. Я выпрямилась на стуле и посмотрела по сторонам. А где все? Ладно, допустим, хомяк все еще под шкафом. Но где герр Мунк? Он что, ушел, даже не попрощавшись со мной? Это ведь невежливо. Или он обиделся? А чего? Подумаешь, немножко заснула. У него голос такой убаюкивающий…