может, а Хрюша вовсе не проваливается. Колбасу только сожрала. И шпроты тоже с окна слизала. И яйцо.

Я уныло забралась обратно на свой диван, раскатала штанины, чтобы ноги были прикрыты, и попыталась заснуть. Умнее ничего не придумала. Устала я. А еды все равно нет никакой. Но только я немного задремала, как меня разбудил звук поворачивающегося в замке ключа.

Гитлер вернулся. Он вошел ко мне, прикрыл за собой дверь и удивленно осмотрел обстановку в комнате. На столе – пакет хрустящего картофеля с горсткой соли внутри и открытая банка из-под шпрот. На диване и на полу – осколки яичной скорлупы. Еще на столе – несколько мятых листов бумаги – записки от Петьки. И дополняют картину валяющиеся на полу останки приконченного мною стула…

– Стоп! Господин Гитлер, мы ведь договорились. Никакой конкретики. Не забывайте, я по- прежнему гражданка и пионерка СССР. Не забывайте, моя страна победила Германию в тяжелейшей войне и с многочисленными жертвами. Мне очень трудно не смотреть на вас как на смертельного врага. Да мне даже из этой тарелки есть противно.

– А тарелка чем виновата?

– Свастика. Уже несколько десятилетий в нашей стране свастика – символ зла. Я знаю, что не вы ее придумали, древний символ и так далее. Но все равно не могу смотреть спокойно. Так и тянет плюнуть на нее. Только у вас тут везде свастики нарисованы. У меня слюны столько нет, на все плевать по очереди.

– Сколько, ты говоришь, прошло лет?

– Больше восьмидесяти.

– И до сих пор такая ненависть? Даже у детей?

– Да. Говорю же, война была страшная. Ничего подобного раньше не происходило. По сравнению с нашей войной эта ваша «Великая Война» – борьба в песочнице, не более.

– Так вы там уничтожили немецкую нацию?

– С чего вы взяли?

– Но ты же сама сказала, что вы победили. И раз у вас даже через восемьдесят лет так ненавидят немцев, то…

– Стоп! Кто сказал, что немцев ненавидят? У меня есть две подруги-немки. В Берлине живут, я переписываюсь с ними. А летом мы с папой летали в гости к одной из них.

– Берлин у вас – часть СССР? Или вы превратили Германию в колонию?

– С чего бы? Германия у нас – независимое государство. Называется ГДР, то есть Германская Демократическая Республика. Военный и политический союзник СССР.

– Все ясно. Знаем мы таких союзников. Вроде как Рейх и Румыния. Марионетка, если вещи своими именами называть, верно?

– Э-э-э… Ну…

– Ну, честно, честно. Вот скажи, если ваш СССР решит напасть, допустим, на Финляндию и «вежливо» попросит вашу Германию послать на помощь несколько дивизий, сможет Германия отказаться, а?

– Эээ… не знаю. Я ведь простая школьница. Но, думаю, в Москве не слишком обрадуются, если Берлин откажется помогать.

– А после Финляндии советские танки легко могут оказаться и под Берлином.

– Да они там и так имеются. В ГДР довольно много советских частей стоит. Да нет же, не оккупация! То есть изначально это была именно оккупация, а потом мы стали союзниками, и…

– Классическое марионеточное государство. Знаешь, девочка, а я действительно благодарен тебе. Такого будущего, как там у вас, я для Рейха не хочу. Это очень сильно отличается от того, о чем я мечтал. Где же я ошибся?

– Знаете, я много читала о вас. Откровенно скажу, что хорошего о вас пишут очень мало. Но, помню, в одной из книг была фраза, что если бы вы умерли в 38-м, то остались бы в памяти поколений не величайшим злодеем, а величайшим правителем XX века.

– Любопытно.

– Вы ведь действительно подняли Германию с колен, при вас она буквально возродилась из пепла. А потом вы же ее и уничтожили. Ведь именно ваши, конкретно ваши политические решения привели Рейх к гибели.

– Ты уже говорила это. Не нужно повторяться. У меня не было выбора.

– А сейчас он вдруг откуда-то появился, да? Да, я знаю, идет война, Германия в блокаде, поставки морем сильно затруднены. А тут рядом такой лакомый кусочек почти бесхозных земель, населенных варварами.

– Варваров оказалось там существенно больше, чем я рассчитывал.

– Вот именно. И неожиданно выяснилось, что полуголодное существование лучше смерти.

– Со мной давно никто не говорил таким тоном, девочка.

– Привыкайте. Это преимущество моего особого положения. Хотите вы того или нет, но я сейчас с вами, как говорится, в одной лодке. Не буду скрывать, удовольствия я от этого не испытываю. Очень хотела бы вернуться домой. Но, увы. Приходится терпеть вашу компанию. Господин Гиммлер, передайте мне, пожалуйста, горчицу… Спасибо. Кстати, сосиски великолепные. У нас таких вкусных не бывает.

– Ты все-таки не забывайся. Помни, кто ты и кто фюрер.

– Да помню я, помню. Господин Гиммлер, я ведь уже обещала. На людях я буду изображать почтение и преданность. Ай!! Можно салфетку?

– Держи.

– Спасибо. Тем более выбора у вас все равно нет.

– Да, твои хозяева очень убедительно показали, что случится в случае твоей гибели.

– Почему хозяева? Просто товарищи. Осталось полчаса. А сколько обычно продолжаются такие встречи? А то я как-то совсем не в курсе.

– Думаю, около часа. Возможно, полтора. Еще полчаса Риббентропу потребуется на то, чтобы вернуться в посольство. И еще полчаса на шифрование сообщения. Плюс время на дешифровку здесь. Полагаю, ответ Сталина мы узнаем не ранее семнадцати часов. По берлинскому времени, конечно.

– Понятно. Тогда я вполне успею еще… Ай!!!

Хорошо, что я уже положила в рот последний кусочек сосиски. Вот буквально лишь только я сыто откинулась на спинку стула, как прямо мимо моего носа пролетело что-то тяжелое. Измазанная горчицей тарелка с нарисованной свастикой брызнула в стороны осколками, а сидящие за одним столом со мной Гитлер и Гиммлер удивленно уставились на лежащий передо мной предмет. В окружении осколков тарелки и фужера лежала, сверкая идеально ровным срезом, половинка Петькиной красной гантели…

У нас тут уже среда, 25 июня. Война так и не началась. Хотя немецкие дивизии по-прежнему стоят у нашей границы. В ночь на 22 июня произошло множество мелких инцидентов на советской территории. Кое-что успели взорвать, погибли несколько красных командиров, были повреждены линии связи. А люфтваффе совершили налет на город Кобрин, за что Гитлер удостоил Геринга дыней совершенно выдающихся размеров. К счастью, товарищ Сталин в последний момент успел одернуть советских авиаторов, которые уже собирались нанести ответный визит вежливости на немецкий аэродром.

Не знаю, как Гитлеру удалось уболтать товарища Сталина, но факт остается фактом. РККА границу не перешла. Бойцы, выведенные было по тревоге, вернулись в казармы. На Балтике приступили к тралению мин, которые успели накидать у советских портов немецкие минзаги. А в Берлине утром 22 июня все без исключения центральные газеты вышли с пустыми полосами на первой странице. Заменить уже набранные передовицы не успели, смогли лишь совсем вырезать текст.

Судя по всему, разговор у Гитлера с товарищем Сталиным в ночь на 22 июня вышел не самый легкий. Потому что вернулся Гитлер ко мне в комнату явно не в духе. Пришел, сел на последний уцелевший стул и минут пять просто молча сидел и смотрел на меня. Затем, видимо, что-то решил. Спросил, хочу ли я есть. Надо же. Не ожидала от него такого. Это ведь Гитлер!

Нам прямо в эту самую каморку без окон принесли бутерброды с сыром и чем-то вроде буженины, а также чай в подстаканниках со свастикой. И я сидела за одним столом с Гитлером и пила чай с