программу править. А мне говорит: иди, мол, Наташка, обед готовь.

Ага, щазз. Командир нашелся. Сам сидел дома весь день, не мог приготовить. Вот из вредности не стану кухарничать! И я демонстративно уселась на Петькину кровать, которую этот охламон еще не заправил с утра. Впрочем, Петьке было не до меня. Он творил.

Минут через десять мне стало скучно сидеть просто так, и я уже совсем собралась сходить в свою комнату, переодеться в домашнее. А то так и хожу до сих пор по квартире в школьной форме. Но тут Петька закончил, включил хреновину, и на полу вновь появилось знакомое пятно света. Из которого доносился плач младенца.

Заглядываем с Петькой в окно. Хм… Какая-то смутно знакомая мне женщина, полулежа в кровати, держит на руках младенца и пытается попасть ему в рот своей грудью. Где-то я видела эту женщину раньше. А Петька сияет. Доволен просто невообразимо. Спросила его, что это за женщина и для чего он к ней привязался. А тот смеется. Говорит, вовсе он к ней не привязывался. Он к другому человеку привязался. И младенец на руках у женщины – это Владимир Ильич Ленин. Дату его рождения отлично знает любой советский пионер.

Вот это да! Сам Ленин! Не, Петька действительно гений. Забыв и про обед, и про все на свете, мы минут двадцать ездили взад-вперед по жизни Ленина. Ну а затем, конечно, Петьке загорелось и на Сталина посмотреть. Я говорю, поздно уже, за окном темнеет. Обеда точно не будет, впору ужин готовить. Да и папа скоро вернется.

Но Петька непреклонен. Хочет увидеть живого Сталина. И обязательно прямо сейчас. Еще бы, у них на форуме Сталина больше всего обсуждают. По общему количеству сообщений со Сталиным разве что Гитлер еще как-то может тягаться. Ладно, говорю, давай смотреть. Только недолго. Какую дату? Спрашиваешь, конечно, 22 июня.

Первый опыт оказался неудачным. Окно открылось над крышей черной машины, которая куда-то ехала по пустынным улицам. Вероятно, Сталин был внутри, но нам его не видно. Петька передвинул время часа на два вперед. А вот теперь видно. Сталин! Смутно знакомый генерал (а может, и маршал, я в их званиях не разбираюсь) докладывает ему о налете на Минск.

Ну все, выключай, Петька! Пошли вместе ужин готовить. Кушать хочется. Вот обормот, не слушает. Опять время двинул. Поставил 23 часа 21 июня. Сталин спокойно сидит в кабинете и что-то пишет. В пепельнице потухшая трубка, на столе горит лампа с зеленым абажуром.

Петька, хватит! Пошли. Все равно ты его не предупредишь. Не услышит он тебя. А Петька, я смотрю, весь на нервах. Чуть не плачет. 21 июня. Сталин вот он, рядом. Все еще можно изменить! Но Сталин не слышит. Бесполезно. Все бесполезно.

Чтобы как-то расшевелить брата, предложила ему зверинец посмотреть. То есть Гитлера и компанию. Машинально кивнув, Петька изменил в настройках центр координат. То же время, 23 часа 21 июня. Только теперь по берлинскому времени. В Москве сейчас уже час ночи.

Нда. Идея была неудачной. Петьке совсем худо стало. У него истерика началась. Он все-таки разревелся. Бросился на пол на колени, ревет и стучит кулаками в окно. Плюется. Да еще и матом ругается. Я даже и не догадывалась, что он столько ругательств знает. Раньше при мне никогда не ругался.

Кое-как я подняла Петьку на ноги и повела в ванную умываться. Умыла, высморкала (как маленького), а потом еще и руки йодом ему мазала. Петька кулаки себе в кровь разбил об окно. Ох ты, горе мое! Поцеловав брата в щеку, я пошла прибираться в его комнате. А то он там здорово наплевал и намазал кровью.

Пока ползала с тряпкой по полу, непроизвольно прислушивалась к разговорам за окном. Гитлер совещание какое-то проводит. Большой круглый стол, на столе огромная карта. В карту воткнуто множество маленьких флажков со свастикой. Генерал (а может, и фельдмаршал) доводит диспозицию. Сейчас про цели и задачи группы армий «Север» распинается. Гитлер склонился над картой и слушает, не перебивая.

Понимаю я генерала довольно неплохо. Почти все понимаю, хоть и говорит он быстро. У нас школа с немецким уклоном. А у меня по немецкому «пятерка». Да и этим летом мы с папой на две недели в Берлин летали. Папа у меня немецкий почти не знает, так я ему переводила, когда нужно было с местными общаться.

А вообще-то Петька прав. Вот швырнуть бы им сейчас туда гранату. Противотанковую. Эх, мечты, мечты! Да и гранаты все равно нет. Хотя если бы можно было что-нибудь кинуть, выход бы нашли. Вот диск от папиной штанги этому уроду на голову скинули бы. Мало бы не показалось.

Ладно, чего их слушать, козлов. Только огорчаться. Может, в КГБ как-нибудь доработают эту хреновину, чтобы она с нашей стороны пропускала туда что-нибудь? Папа придет, покажем ему, и пусть звонит кому следует. Петька все равно молодец. Такую штуковину изобрел.

Как же мне ее выключить? Петьку не хочу подпускать, опять может сорваться. Я сама. Блин! Его считалка не слушается меня. Вообще-то там мой логин есть, но Петька главнее. Понятно, это же его считалка. Ладно, раз так, отключу через «Белку». Моя «Белочка»-то меня всегда послушается.

Чего за фигня? И «Белка» отключаться не хочет. Говорит, память забита, нужно остановить управляющую программу. Тьфу на тебя! Ну, раз ты так, то… И я начинаю запускать на «Белке» одну за другой программы, выбирая те, что ресурсов жрут побольше. Надеюсь, они вытеснят из памяти то, что туда Петькина считалка напихала.

И тут мерное гудение хреновины на столе как-то неуловимо изменилось. Чего происходит-то? На всякий случай я отступила от нее на шаг. А потом еще на шаг. Взорвется еще. Смотрю на «Белку». Ага, сработало! Мои программы уже две трети памяти заглотали. Конечно, я же их штук тридцать запустила.

Краем глаза заметила, что, пока пятилась от стола, встала прямо на окно. Впрочем, меня это ничуть не побеспокоило. Мы сегодня с Петькой уже много раз так делали. Да что она не выключается-то? Да на тебе еще. И еще! И еще! Запустив еще с полдюжины программ, я добилась того, что у «Белки» мусором от Петькиной считалки осталась занята всего десятая часть памяти. А хреновина на столе пищит совсем уж мерзко.

Совершенно неожиданно для меня пол под моими ногами пропал. Просто пропал, и все. И я вместе с «Белкой» полетела вниз. Пытаясь ухватиться за край дыры, в которую внезапно превратилось окно, считалку я бросила, и та упала на ковер рядом с краем. Только мне это не помогло. Зацепиться я не успела. А с истошным визгом рухнула вниз. Прямо в зверинец…

Все-таки за край дыры я почти смогла уцепиться. Недостаточно крепко для того, чтобы остановить падение, но вполне достаточно, чтобы существенно его замедлить. Так что я не ушиблась. Я даже на ногах удержалась. И вот я стою на большом столе, под ногами у меня расстелена карта, а прямо передо мной, на расстоянии чуть больше метра, настоящий, живой Гитлер.

Да уж. На мне все еще моя школьная форма. На шее красный пионерский галстук, а на груди пионерский значок с изображением Ленина. И еще розовые домашние тапочки на ногах. Как в анекдоте: «Сегодня Штирлиц, как никогда, был близок к провалу».

Немая сцена. Все вокруг стоят, выпучив на меня глаза. В комнате народу, кроме Гитлера, еще человек десять. И чего делать? Первое желание – обратно! Домой. Только вот, подняв руку, никакой дыры я над собой не обнаружила. Просто воздух, обычный воздух. В этот момент из этого воздуха материализовался небольшой предмет, пролетел немного, слегка шмякнул меня по голове и упал рядом со мной на стол. Все завороженно проследили глазами за полетом предмета. А предмет я сразу узнала, много раз видела его. Это был правая Петькина тапочка. Получается, окно проходимо, но только оттуда сюда, но не обратно. Приплыли.

Первыми начали действовать двое молодчиков в эсэсовской форме, которые до этого молча стояли у стены. Один из них быстро встал между мной и Гитлером, а другой грубо схватил меня, вывернул мне правую руку, умело уложил на стол, носом в карту, а затем лег на меня сверху, придавив весом собственного тела. Ай! Больно же!

Народ постепенно стал приходить в себя от изумления. Зазвучали первые голоса. А мне больно – рука вывернута и нечем дышать. Этот кабан придавил меня.

Тут из воздуха надо мной выпал свернутый клочок бумаги. Опять упал мне на голову. Кто-то из генералов подобрал его, развернул, после чего сказал, что это записка. Причем написано, похоже, по- русски. Другой генерал вякнул, что понимает по-русски, и записку отобрал. А затем вслух прочитал ее уже