– Болеешь? Что с тобой?
– Да не бери в голову. Простудилась просто. Привезла?
– Простудилась? Температура какая?
– Блин, Сашка, не лезь! Нормальная у меня температура. Ты привезла?
– Да привезла, привезла. Точно нормальная? Дай потрогаю.
– Ох, Сашка, не лезь! Хрюша, ты куда? Тоже температуру мне мерить?
– Хрюша, отстань. Вроде нормальная. А чем ты лечишься?
– Вареньем. Как Карлсон. Доставай.
– Варенье – это хорошо. Это правильно. Ты скажи, если мало. Я привезу. Мама на зиму варенья навертела – хоть купайся в нем.
– Саш, ну не томи.
– А, да. Вот он. Этот козел три цены взял за него. Представляешь? Я бы для себя ни за что не купила. Только тебе. Вот Деточкина на них нет, уродов.
– Я думаю, Саша, Деточкин не спасет. Деточкин тут уже не поможет.
– Почему?
– Потому. Деточкин может одного козла на место поставить. А когда их тысячи… Деточкин – это Дон Кихот. Он не может выиграть. Он проиграл заранее. Нам нужен не Дон Кихот, а Ришелье. Или Берия, он ближе по времени. Вот у них шансы будут.
– Ришелье знаю. А кто такой Берия?
– Нарком НКВД при Сталине. Да ладно, не нужно сейчас. Показывай.
– Во.
– Ой! Я думала, он меньше. Чего здоровый такой?
– Не знаю. Наверное, нужно так. Это же для профессиональной студийной записи микрофон. Потому и дорогой такой. Да еще за три цены. Как тебе денег не жалко?
– На деньги плевать. Деньги – пыль.
– Это потому, что ты сама не зарабатываешь. Папа дает. Он вообще знает, на что ты деньги тратишь? Зачем тебе эта хреновина?
– Знает. Саш, с папой я сама разберусь. Ты вот мне скажи лучше, может… этот твой хмырь…
– Он не мой!
– Хорошо. Может этот вот не твой хмырь достать кассетный магнитофон? Лучше японский.
– Вот так и знала, что спросишь! Иначе зачем тебе микрофон? Нет. Нету у него кассетников. Зато есть катушечные. Говорит, очень хорошие, производства ГДР. И пленка тоже есть для них гэдээровская.
– Сколько?
– Шестьсот пятьдесят.
– Сколько?!
– Шестьсот пятьдесят. А чему ты удивляешься?
– А… э-э-э…
– Не, не отдаст. И так, говорит, с руками оторвут. Дешевле не отдаст.
– Блин. У нас нет столько. Придется с книжки снимать.
– Наташ, ты чего, серьезно? Снимать с книжки? Да зачем тебе этот магнитофон уперся?
– Нужен.
– Для чего? Ты ведь никого, кроме меня, никогда не приглашаешь, сама не ходишь ни на какие праздники. Только ко мне, да и то лишь если там парней не будет. Чего ты их боишься так, кстати? Они тебя не укусят. Поцелуют разве что. Так это только приятно.
– Кому как. У вас с Мишкой какие планы? Не изменилось ничего?
– Не, все по-старому. В июне свадьба. А потом мы с ним в Крым на две недели съездим. Нам на заводе путевку обещали как молодоженам. Вернемся – и Мишке через месяц в армию. А ты не передумала?
– Ты что, Саш? Как я брошу тебя? И не надейся. Я – твоя свидетельница. Без вопросов.
– Ага. Я букет постараюсь прямо в тебя бросить. А ты не зевай, лови. Давай следующим летом и твою свадьбу сыграем, а?
– Э-э-э… О! Сашка, а ведь Мишка твой на гитаре играть умеет, верно?
– Ну. Он здорово играет. И даже петь может.
– А может он сыграть новую, неизвестную мелодию, если ему голосом напеть?
– Не знаю. Не спрашивала. А зачем тебе?
– Да я песню сочинила. Спеть хочу, а играть сама не умею.
– Ладно, спрошу завтра. А про что песня? А мне спой сейчас.
– Нет. Вот приходи вместе с Мишкой, спою. Только пусть он гитару прихватит.
– Хорошо, я попрошу его. Когда приходить?
– Да вот хоть на 8 Марта. Мы же все равно у меня праздновать будем. Вот и захвати с собой Мишку.
– Чего с тобой, Наташ? Ты ведь парней не приглашала никогда раньше на праздники.
– Мишка – исключение. Если он с тобой, конечно. Когда он с тобой, я его не боюсь.
– Странная ты, Наташка.
– Какая есть. А этому не твоему хмырю скажи, что я согласна. Пусть шестьсот пятьдесят. Беру. И пленку беру. Две катушки…
Сашка гостила у меня до вечера. Мы с ней пообедали, поболтали. Сашка мне все про каких-то парней рассказывала. То одного вспомнит, то другого. Мне кажется, она всерьез задалась вопросом выдать меня замуж. Наивная. Не знает, что эта идея изначально обречена на провал. Но Сашка не сдается. Я понимаю, она хочет как лучше. Думает, я самостоятельно ни с кем не могу познакомиться, и пытается помочь мне.
Потом мы с Хрюшей провожали ее до метро. На обратной дороге нас обогнали близнецы с клюшками – ходили в хоккей играть. Ребятам по десять лет уже. Ну как же быстро летит время! Вовка здорово в воротах стоит, я однажды ходил смотреть на их игру. Вообще-то это я его тренировал. Я еще кое-что помню. После пары месяцев занятий со мной Вовка прочно занял место основного вратаря школьной сборной. И неважно, что он всего лишь в четвертом классе учится. Он пугает нападающих противника одной лишь своей фамилией. Когда же игроки соперника спрашивают его, не родственник ли он Наташи Мальцевой, то Вовка честно отвечает правду. Родной брат. И сестра сама его тренировала.
Сегодня после ужина нужно с папой поговорить. Неудобно просить, конечно. Но нужно. Мне нужно еще 700 рублей. Самое обидное, что этот несчастный магнитофон и нужен-то мне всего на один вечер. Потом я его заброшу. Хорошо бы в прокат взять, но в прокате магнитофонов не бывает. Придется продавать. И вряд ли удастся отбить даже половину цены. Может, обратно тому спекулянту отдать, у кого Сашка его взять собирается? Пожалуй, мысль. Или сделать еще хитрее. Купить с условием «деньги назад», если не понравится. А на следующий день сказать, что не понравился. Вот тебе, дядя, двадцать рублей за амортизацию, и все. Любопытно. Осталось только придумать, где я ее хранить буду столько лет. Кстати, а лента не испортится? Обязательно нужно поинтересоваться, сколько времени катушка с записью может храниться. И как ее лучше хранить…
Глава 49
Огонь потушен. Большой флаг спущен. На стадион, уцепившись лапами за связку воздушных шаров, выплыл огромный Миша. Вот он взмахнул лапкой и начал плавно подыматься в воздух. Все выше, выше. А над Лужниками разносится голос Льва Лещенко:
Я стою с флагом СССР в руке и смотрю вслед улетающему Мишке. Многие люди вокруг меня начинают плакать. Тоже, что ли, поплакать? Нет, мне плакать лучше не надо. Я пока еще знаменосец советской олимпийской делегации, от этой должности меня никто не освобождал. И конкретно меня вполне могут показать по телевидению крупным планом. Получится неудобно. Знаменосец СССР – и ревет.
Знаменосцем я, похоже, с подачи Брежнева стал. Ильич не забыл меня, продолжает опекать свою