конца оставался в Берлине и ответил за все содеянное собственной головой, вызывает у меня уважение. Я не верю, что он не мог сбежать на груженном золотом корабле. Наверняка мог. Но не стал. Остался. Наш же Меченый… тьфу, вспоминать противно. Одно слово – гнида.

Когда закончилась вторая бутылка, Ганса, наконец, развезло. Он попросил меня спеть. Выяснилось, что ему очень нравятся русские песни. Курт снял со стены висевшую там гитару и стал довольно умело подыгрывать мне. А я пел. Больше всего Гансу понравилась песня «Степь да степь кругом». Ганс сначала расплакался, а потом заснул…

…Вопрос с моим возможным участием в каком-либо школьном мероприятии также удалось решить. Я совершенно случайно увидел висящий в холле нашей школы небольшой плакат, оповещавший о скором начале математической олимпиады ГДР. И всем желающим школьникам предлагалось принять в ней участие. Чем не соревнование? Правда, я иностранец, но я ведь временно зачислен в немецкую школу. Наверное, мне можно участвовать? И я обратился с этим вопросом к Курту. Тот, подумав, сказал: не видит никаких препятствий.

Единственный вопрос возник, когда выяснилось, что самой младшей возрастной группой были восьмиклассники, а я пока еще учился в седьмом классе. Но я сказал, что это не страшно, я и в группе восьмиклассников могу идти. За мной к этому времени уже числилось столько талантов, что еще одному никто не удивился. Мальцева еще и математик? Ну, так это ведь Мальцева!

В том, что на олимпиаде я не опозорюсь, у меня не было никаких сомнений. Прошлым летом я, на всякий случай, прочитал школьные учебники математики, геометрии, физики и химии до десятого класса включительно. Освежил, так сказать, знания. Это чтобы мне в школе меньше времени приходилось тратить на домашние задания. А будущим летом я планировал перейти и к вузовским учебникам. Так что в объеме советской средней школы математику я знал на «отлично» и вполне мог померяться знаниями даже с лучшими немецкими восьмиклассниками.

Неожиданностей не случилось. Я легко выиграл районную, а потом и городскую олимпиады и занял первое место в младшей группе по городу Карл-Маркс-Штадт. И это было моей ошибкой! Нельзя было занимать первое место. Нужно было занять хотя бы второе. А я не просчитал заранее последствия такой своей победы и вляпался.

Заняв первое место в городе, я автоматически проходил в финал ГДР, который должен был проходить в Берлине. Вот если бы я занял второе место, меня можно было бы по-тихому отодвинуть в сторонку под благовидным предлогом и в Берлин не послать. Но чемпион города просто обязан участвовать в финале, не послать меня в Берлин было немыслимо. Ради того, чтобы я принял участие в финале олимпиады, мне даже увеличили на десять дней срок моего пребывания в ГДР. Не понимаете, в чем проблема? Поучаствую в финале и уеду домой? Все не так просто.

СССР и ГДР – равноправные союзники. Совершенно равноправные. Вот только СССР чуть-чуть немного равноправнее. Думаю, понятно, почему. А я к тому же еще и символ советских пионеров, лучший во всем, за что берусь. А это, между прочим, огромная ответственность.

Накануне моего отъезда в Берлин, когда я собирал вечером чемодан, зазвонил телефон. Курт привычно взял трубку, представился, а затем молча передал трубку мне. Это звонил Андрей Степанович, человек из советского посольства в Берлине, который был моим куратором. Это он с советской стороны организовывал все мероприятия с моим участием на территории ГДР. И он дал мне политическую вводную.

Если бы я сидел себе в Карл-Маркс-Штадте, то тут я мог бы вполне спокойно проиграть с треском математическую олимпиаду. Этот город далеко не самый крупный и важный в ГДР. Мой проигрыш тихонько замяли бы. Но финал олимпиады ГДР в Берлине – это совсем другое дело. Он неминуемо будет освещаться в центральных газетах, ничего замять не получится. А образец советских пионеров должен быть образцом во всем. Проигрывать я не имею права.

В общем, Андрей Степанович объяснил мне, что если я займу на олимпиаде второе место, то это будет воспринято в Москве совершенно безо всякого понимания. А любое место ниже второго – с неудовольствием. Зато первое место встретит самое горячее одобрение среди, как выразился Андрей Степанович, «руководящих работников, занимающих весьма ответственные посты». И меня завалят плюшками и пончиками до самой макушки.

Вот так. О-хо-хо! Во что же это я вляпался-то, а? Ну, Эльза, и заварила ты кашу! Что улыбаешься, колбаса? Это ведь с тебя все началось…

– Здравствуйте.

Большой т-образный стол. Два ряда стульев по бокам стола. На столе – письменный прибор, стеклянная пепельница и лампа с зеленым абажуром. Обшитые деревом стены. На полу – красная ковровая дорожка. Все окна плотно зашторены, горит яркий свет. За столом, на одном из стульев возле «ножки» буквы «Т», сидит хорошо знакомый мне по фотографиям в газетах и по телепередачам пожилой человек.

– Здравствуй, Наташа. Проходи, садись.

Удивительно, но я совсем не волнуюсь. Спокоен, как сытый удав. Мне не страшно. Перегорел уже, должно быть. А ведь когда неделю назад, в берлинской гостинице, я услышал в телефонной трубке голос этого человека, то чуть не подавился собственным языком. Вот, оказывается, кого Андрей Степанович называл в тот раз «руководящими работниками»! Разговор у нас тогда вышел довольно коротким, он всего лишь поздравил меня с победой в олимпиаде и попросил навестить его в Москве.

Я подошел к столу, отодвинул один из стульев и уселся на него. Не прямо напротив своего собеседника, а чуть вбок, поближе к двери. Сложил перед собой руки на столе и жду. Что дальше?

– Чаю хочешь?

– Хочу.

Буквально через пару десятков секунд после отданного по телефону распоряжения в боковую дверь вошел человек в штатском, молча поставил на стол два стакана чая в подстаканниках, вазочку с сахаром и тарелку с печеньем, а затем так же молча удалился туда, откуда пришел.

– Удивлена приглашением?

– Мягко сказано. Можно задать вопрос?

– Спрашивай.

– Это Его кабинет?

– Да. Тут все осталось так, как было при Нем. Даже кукурузник не осмелился ничего тронуть.

– Никогда не думала, что когда-либо попаду сюда. Так что вы хотели?

– Поблагодарить тебя за отлично выполненную работу. И еще поближе познакомиться с самым известным пионером страны.

– Вы сами сделали меня такой.

– Не скромничай. Тот знаменитый хоккейный матч видели миллионы, даже я смотрел выжимку. Ты получила известность после него, я тут ни при чем.

– А вы потом добавили.

– Это все Эрих. Его идея. И она сработала! Уже есть первые результаты. Мне доложили, что за последние два месяца количество писем из ГДР в СССР и из СССР в ГДР выросло почти втрое. Цензура зашивается.

– Да, письма. Мое больное место.

– Почему?

– Мне скоро жить будет негде. Почтальонша с почты тащит мне письма отдельно. То есть сначала всему дому, а потом новой ходкой – мне. Иначе унести не может.

– Ничего, скоро переедешь.

– Перееду? Куда?

– В новую квартиру. На проспекте Калинина.

– Новую квартиру? Но… мы же не нуждающиеся. Мы даже в очереди не стоим, у нас две комнаты на четверых.

– Не строй из себя дурочку. Все ты понимаешь. На тебя три папки материала уже собрали.

– 5-е управление?

– Это не я сказал – ты. Так вот, мне тут недавно бумажку интересную показали. Провели экспертизу твоей книжки. Сподобились, наконец-то! Козлы. Там десятки мест с двойным, а то и с тройным смыслом. И