трагедию с Кэйко. Кабы не этот человек, она бы сейчас дома сидела. И за чашечкой чая советовала Юки, в чем ходить и как найти себе мужа.

Утренние пробки отхватили добрых пятнадцать минут от драгоценного запаса времени, и сейчас Синди оказалась в цейтноте. Раздраженно толкнув входную дверь, она бесцеремонно прошлась по ногам коллег, чинно устроившихся на скамейке прессы, и подсела к Юки, сегодня занявшей место у самого барьера для публики.

Шло трехстороннее совещание, причем явно немирного свойства. Возле кафедры судьи-председателя О' Мара и Крамер о чем-то спорили приглушенными голосами.

Судя по всему, Бевинсу это уже изрядно надоело.

– Не вижу здесь проблемы, мистер Крамер. – Он мотнул своим «конским хвостом» и поправил бифокальные очки. – Все, возвращайтесь на место. Оба.

Крамер оттолкнулся от кафедры и поплелся к столу, а Морин вышла на середину. Махнула гривой тициановских волос. Знак победы? Подражание судье?

О'Мара вызвала следующего свидетеля.

По залу из угла в угол каталось жужжание, пока к присяге приводили поразительно красивую платиновую блондинку лет сорока. Ее изящный костюм, явно от европейского дизайнера, был под цвет зеленых, как оливки, глаз и великолепно сочетался с накрахмаленной белой сорочкой мужского покроя. В целом возникало впечатление непривычно развитого вкуса и уверенности в себе.

– Что происходит? – прошептала Синди соседу-репортеру. Парнишку словно специально вылепили под Кларка Кента, того самого журналиста, который время от времени превращался в супермена: молодой, темноволосый, в очках и с такой симпатичной рожицей, что даже потянуло его ущипнуть.

– А… кхм… Здравствуйте. Вит Эвин, «Чикаго трибюн», – последовал ответ.

– Прошу прошения, я – Синди Томас.

– «Кроникл»?

– Вот-вот.

– Читал я ваши репортажи. Ничего, сойдет.

– Спасибо на добром слове… Ну, так что у нас?

– О'Мара вызвала свидетеля защиты. Хочет, чтобы вражеская сторона поработала на ее версию. Вообще приемчик довольно хитрый. Крамер то не имеет права вести перекрестный допрос собственного свидетеля.

– То есть у нее полностью развязаны руки? Пока Крамер сам не вызовет своего свидетеля?

– Ага. Я смотрю, вы разбираетесь.

– Похвала за похвалой, с ума сойти… С меня, наверное, причитается?

– А что, очень даже, – ответил Вит Эвин, скаля зубы в белоснежной улыбке. i.

Резкий удар судейского молотка восстановил тишину в зале.

– Прошу сообщить суду ваше имя, – сказала О'Мара.

– Доктор Соня Энгстром.

– Доктор Энгстром, какая у вас должность в муниципальном госпитале?

– Я заведую фармакологическим отделением.

– О! – возбужденно зашептал Вит в ухо Синди. – Хватайтесь за стул, сейчас начнется!

Соня Энгстром кратко обрисовала свою квалификацию, упомянула, что работает в муниципальном госпитале последние семь лет и отвечает за работу системы – в том числе и персонал – выдачи медпрепаратов в больнице. Создавалось впечатление, что Соня весьма уважительно относится к самой себе.

Выслушав ее, О'Мара спросила:

– Не могли бы вы поподробнее рассказать суду, как выглядит процесс выдачи лекарств?

– Конечно. У нас стоит автоматизированная компьютерная система, подключенная к специальному дозаторно-распределительному механизму.

– И насколько точна эта система?

– Она защищена от ошибок на девяносто девять и девять десятых процента.

– Поясните, пожалуйста.

Суть сводилась к следующему: скажем, врач-терапевт брал результаты анализов пациента и вносил диагноз в компьютер. Программа затем выводила на экран меню подходящих препаратов, откуда врач выбирал, другими словами, назначал нужный. Когда требовалось разносить медикаменты по палатам, медсестра вводила имя больного в компьютер, затем указывала свой код.

– Это как пароль, я правильно понимаю? У каждого работника свой собственный код? – вскинула руку О'Мара.

– Совершенно верно.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Как только медсестра укажет свой код, один из провизоров в нашей аптеке проверит поступившие данные и, в свою очередь, введет наряд-заказ для конкретного пациента. При этом освобождается соответствующий рычажок на механизме, который выдает препараты.

– То есть что-то вроде торгового автомата?

– Пожалуй… – ответила свидетель, приятно удивляясь собственному таланту толково и доходчиво излагать. – Медсестра затем берет нужное лекарство из лотка автомата и приносит пациенту.

– Прямо-таки железобетонная, непробиваемая система.

– Практически да. Компьютерную программу изменить невозможно, а введенные коды запоминаются, и по ним можно воссоздать всю картину.

– Ага. Так-так. – О'Мара подошла к своему столу, покопалась в записях, затем вернулась поближе к свидетелю. – А скажите, пожалуйста, может ли обслуживающий техник заправить автомат неправильным препаратом?

– Теоретически такая возможность не отрицается…

– Отвечайте только «да» или «нет».

– Да.

– Может ли сотрудник, получивший тот или иной препарат, оставить себе некоторое количество, скажем, для личных надобностей?

– Да.

– Если диагноз поставлен или введен неверно, какова вероятность, что ошибочное лекарство попадет в организм пациента?

Сейчас свидетель быстро-быстро моргала. Лицо ее, как показалось Синди, пошло красными пятнами. Более того, Соню перекосило, как от зубной боли.

«Ну-ка, повтори еще разок про свои 99,9 процента!»

– М-м… э-э…

– Благодарю вас. – О'Мара решительно оборвала мычание доктора Энгстром. – А чем объяснить, что смертность по медикаментозным причинам выросла в три раза с тех пор, как муниципальный госпиталь приватизировали?

– Вы думаете, меня саму это не беспокоит? Да я где только не проверяла! – Энгстром повысила голос, в котором впервые с момента ее появления в «манеже» свидетеля начали пробиваться истерично-защитные нотки.

– Ну, доктор Энгстром, соизвольте все же ответить. В конце концов, вы заведуете фармакологией, числитесь в медицинском совете… Итак, возросла ли медикаментозная смертность в три раза за последние три года? Да или нет?

– Да, но… э-э… Да.

– Вы отрицаете, что близкие моих клиентов скончались из-за того, что получили не те препараты?

– Нет, этого я отрицать не могу, – едва слышно пробормотала Энгстром.

– Как вы думаете, чья конкретно здесь ошибка: вашего замечательного автомата, или же тут сказался человеческий фактор? В конце концов, результат один, не так ли? Разве не верно, что эти смерти стали