Над ней нависало, как сгусток дыма, невидимое для непосвященных облако чар, не позволяющее разглядеть, что здесь случилось. Без волшбы не обошлось… И ни Инги, ни лесных, вокруг стоят одни караванщики.

— Где они, где эти?..

От сильных потрясений я становлюсь косноязычным, но капитан понял и ответил, что Инги в купе не оказалось и за «здешними» он тоже послал, сейчас приведут.

Появилась Ола в сопровождении охранников. Меня слегка отпустило: значит, она не причастна к убийству. Вот ведь каков подонок, сам сбежал, а ее бросил расхлебывать!

— Парня на месте не было, — доложил офицер.

Почему-то я об этом уже догадался. Ищи-свищи его теперь в Лесу.

Олимпия выглядела рассерженной и деловитой. Отмахнувшись от шагнувшего к ней капитана, присела возле тела Джазмин, потом выпрямилась и повернулась к нам.

— Мертва уже несколько часов. Несколько ножевых ранений. Кто — определить не могу из-за чертова морока. Может быть, Вал разберется, он в таких вещах силен.

— Твой Вал уже далеко, — вырвалось у меня. — Зарезал и смылся!

— Балда ты, Матиас, — процедила она сквозь зубы, копируя интонацию своего приятеля. — Зачем ему убивать Джазмин? И чтобы Вал с первого раза не попал в сердце? Ты же видел как он владеет оружием, а здесь работа какого-то доморощенного мясника-самоучки!

— Где Валеас? — спросил капитан.

— Ну, точно не знаю… — Взгляд Олы метнулся к стоявшему тут же врачу. — Он разве не ночевал у вас в медфургоне?

— К нам он не заходил, — возразил доктор. — Хотя я надеялся, что заглянет. У Эберта спала температура, прекратился кашель. Я еще не встречал колдуна с таким мощным целительским потенциалом. Возможно, он сумел бы и Куто помочь, если бы согласился с ним поработать, но восстановить душевное здоровье — это другое дело, чем одним махом выжечь инфекцию.

— Надо его найти, — распорядился капитан уже не с угрозой, а с некоторым облегчением.

У него, положим, есть повод для радости: парень из семьи, занимающей достаточно высокое положение в иерархии Трансматериковой компании, не умрет во время рейса, и вытекающие отсюда неприятности капитану больше не грозят. Обошлось. А Джазмин уже не вернуть… Кто мог поднять на нее руку?

— Не посылайте за ним, — с едва заметным замешательством попросила Ола. — Я сейчас отправлю ему зов.

Она убрела на десяток шагов в сторону, к деревьям, по щиколотку проваливаясь в снег, я — следом за ней.

— Может, ушел к вам на заимку?

Слова помогают удерживаться на поверхности, как спасательный круг, все равно какие слова, иначе начну будто в ледяной омут погружаться, с головой, все глубже и глубже. Я в первый раз потерял близкого человека.

— Да нет, он наверняка в каком-то из пассажирских фургонов. Щас найдется…

Поссорились? Неужели из-за меня?

— Капитан, я же сказала, не надо! — кричит Ола. — Я уже позвала, скоро придет! — И бормочет, чтобы слышал только я: — Если его застукают без штанов, он же всем головы пооткручивает.

— Так он, что ли, по бабам пошел?

— Типа того.

Не похоже, чтобы Олу этот факт расстраивал, хотя оттенок смущения присутствует. Что у них за отношения такие странные? На секунду цепляюсь за эту мысль, и становится словно бы легче, а потом снова — Джазмин больше нет… Внезапно меня осеняет:

— Извини, наша Инга, наверное, это самое, с ним… Значит, ее можно не звать.

— А что, Инга потерялась? Тогда позови. Не может она быть вместе с Валом.

— Почему?

— Это ему неинтересно.

Ничего не понял, но послал зов Инге. Никакого отклика. Спит? Или с ней тоже что-то случилось?

Кстати, пассажиры все полусонные… Были. Теперь, когда Джазмин умерла, чары, которые она держала, в ближайшее время должны рассеяться, то-то мой сосед по купе полез к охраннику с расспросами, вместо того чтобы индифферентно дремать.

Ощущение, словно смотришь в «волшебный бинокль» — знаете, та оптическая игрушка, завозная с Земли Изначальной, которая меняет местами верх и низ, перетасовывая вдобавок цвета окружающих предметов, это весело и немного страшновато: в мгновение ока все становится совершенно неузнаваемым. И сейчас что-то вроде того, но никакого веселья, одна жуть.

Распахивается дверь дальнего пассажирского фургона второго класса, и на снег спрыгивает Валеас в расстегнутом медвераховом полушубке — никуда не делся, вопреки моим подозрениям.

— Вот видишь, — замечает Ола.

Напряжение отпускает ее, расправляются вздернутые плечи, разжимаются стиснутые кулаки. Сперва я подумал, что она все-таки не была уверена в его местопребывании, но после догадался, в чем дело: Олимпия привыкла находиться под его защитой, и если он рядом — можно хоть чуточку расслабиться, что бы там ни стряслось. Это при том, что отношения у них какие-то нетипичные, и я до сих пор не понял, спит она с ним или нет.

— Дерьмо, — высказался Валеас, увидев труп. — Кто ее?

— Хотелось бы услышать ваше мнение, — сухим официальным тоном произнес капитан.

Он не искал конфликта с лесным колдуном, но замашки этого парня безусловно его раздражали, не говоря уж о требовании выдать заложника, которое вообще ни в какие ворота не лезет.

— Над ней чары, сейчас я эту хрень уберу. Отвалите, чтоб никого не шарахнуло ненароком.

Караванщики отступили подальше, мы с Олой остались, на всякий случай выставив «щиты». Невидимое дымное облако, повисшее над местом убийства, вело себя, как приставшая к подошве пакостная жвачка, ни в какую не желающая отлепляться, но Валеас примерно за полтора часа его изничтожил.

— Я же говорил, дерьмо. Хотите посмотреть?

И прежде чем кто-нибудь успел выразить согласие, он сотворил «окно в минувшее». Сложная, между прочим, штука, не у каждого из опытных получается. Джазмин как-то обмолвилась, что мы с Ингой сможем приступить к освоению таких техник лет через семьдесят-восемьдесят, раньше просто нет смысла.

Туманная по краям живая картинка напоминала проталину на заледеневшем оконном стекле. Въявь пасмурный день, на картинке глубокая ночь, караванщики давно разбрелись по машинам, снаружи никого не осталось, только Джазмин курит возле последнего догорающего костерка.

— Наставница… — У вынырнувшей из темноты Инги вид воинственный и растерянный — и то и другое с заходом в крайность. — Я с вами не согласна!

— Иди-ка лучше спать, — отвечает Джазмин с бесконечной усталостью в голосе.

— У нас нет права судить о Высших, потому что они выше нашего понимания!

— Не считаю так.

Джазмин, кажется, стоя засыпает, а Инга дышит прерывисто, как после бега, и глаза сверкают двумя спятившими звездами.

— В жизни столько враждебного, злого, грязного, и без Высших не было бы вообще никакого света и добра.

— Инга, светлое и доброе вырастает и живет само по себе, как сорная трава в трещинах городского асфальта. На беду или к счастью, оно только в такой форме и может существовать, хотя люди испокон веков притворяются, будто дело обстоит не так. Ты знаешь о том, что никаких армий добра в природе не существует?

— В природе — нет, другое дело в обществе…

— Угу, и в обществе тоже. Добро стихийно и независимо, индивидуальная душевная поросль, чертовски важная для нашего бытия, но не поддающаяся никакой бюрократизации. От означенных попыток оно быстро вырождается и в худшем случае оборачивается своей противоположностью — объединившиеся адепты милосердного бога живьем жгут на кострах людей и животных, победившие борцы за социальную