— Ну-у, бумажками пусть в налоговой озадачатся, это их парафия. Хотя, уверен, ничего предосудительного они там не найдут. По финансовой части у вас действительно все чисто. — Майор перевернул блокнот вверх тормашками. — Это до невозможности странно. Расскажите, чем вы занимаетесь на самом деле? Оценка и скупка идей — это же несерьезно.

Службист зря ставил на откровенность — старатель не скрывал сути своей профессии. Другое дело, что до майора никто об этом не спрашивал.

В работе Велора все как раз было очень серьезно. Идея — та же драгоценность, только иной, нематериальной природы. Содержание золота в земной коре — около грамма на миллион кило. Редкость обуславливает ценность. То же с человеческими мыслями, чувствами и желаниями: «золотые» попадаются крайне редко. Даже «геохимия» сходна: дорогие идеи находятся в самородках, сплавах с другими идеями и россыпях. Старатель получает на разработку месторождение и проходит по жиле — ни песчинки в породе не остается. Добычу передают в головной офис, что происходит дальше — в ведомости топ-менеджеров.

Стальнов еще раз просмотрел страницы блокнота, на сей раз внимательней.

— То есть вы хотите сказать, что ваша добыча — эти записи, сделанные непонятными закорючками?

— Это древний язык, ныне мертвый. — Велор сдвинул брови к переносице, протянул руку в сторону майора и заговорил настолько тихо, насколько необходимо для полной доходчивости: — Отдайте записи. Поверьте, я все равно верну их себе. Однако последствия для вас могут быть самые плачевные. А главное — уйдет время, которое для меня дорого. Это, как вы выразились, не ваша парафия. Слово-то какое дикое. Да и не прочтете вы там ничего. — Старатель вышел из-за стола и вплотную приблизился к Стальнову. — Отдай блокнот, майор. Сиздан утиниб сурайман!

Стальнов выронил блокнот, тут же подхватил его и спрятал за спину. Прижался к дивану, будто римский император закрыл телом народ от посягательств варваров.

Без сомнения, майору нужно дать взятку. Но Стальнов — честный офицер, профессиональный взгляд Велора позволял видеть людей насквозь. Видимо, из бывших детдомовцев, предан делу, безмерно благодарен Родине за все, что имеет. Лицо — как с плакатов советских времен: острые скулы, хмурые брови, волевой взгляд. Такого деньгами не купишь. Впрочем, не так уж и бедны офицеры безопасности. Такому необходимо усиленное питание для карьерного роста.

Финштейн вернулся за стол, положил локти на столешницу и оперся подбородком на сложенные в замок пальцы:

— Хотите, я докажу, что являюсь добропорядочным гражданином?

Майор чуть расслабил мышцы, но сидел по-прежнему скованно.

— Я помогу вам раскрыть и пресечь интересненькую схему — по вашей линии. Это касается махинаций с вывозом антиквариата.

Стальнов подался вперед и прищурил левый глаз.

— Но чтобы идея стала вашей… — Велор улыбнулся самым милейшим образом. — Господин майор, верните записи.

Подействовало — майор встал и принес Финштейну блокнот. Вернулся на диван.

— Слушайте внимательно, можете записать. Комбинация заключается вот в чем…

И в двух словах объяснил майору схему, которая начала действовать, как только идею ее пресечения ему продал один генерал.

— А если кто-то уже догадался об этом? — Стальнов окончательно пришел в себя и, кажется, прокручивал в голове ближайшие действия.

— Вполне возможно. Только, кроме него самого, об этом никто не знает. А вы мало того что знаете, так еще и обязательно сделаете. Это как минимум очередное звание и перевод в столицу. Такой масштаб, такая находчивость…

Майор провел пятерней по русым волосам. Встал, прошелся от окна до двери. Покачался на каблуках.

— Хорошо, живи пока. Но если план не сработает…

— Сработает, куда он денется! Как говорит мой папа, доверьтесь мне, и я поведу вас по пустыне. Так я у себя эту мыслишку вычеркиваю? А то, не приведи случай, выйдете за дверь, нечаянно забудете…

Стальнов глянул на него с презрением:

— Вычеркивай. А деятельность твою пока оформим как «ссуды под залог интеллектуальной собственности».

Запись в блокноте исчезла и прочно засела в голове подполковника Стальнова… точнее, пока еще майора.

Бедой меньше, бедой больше. Вместе со Стальновым Велор избавился от значительной части добычи, которую нужно было как-то восполнить. Сроки выходили, а золотых идей в блокноте не прибавлялось: обращались либо с повторами уже записанного, либо совсем с чепуховыми по цене предложениями.

Финштейн лихорадочно перебирал варианты: в каком еще разломе общества поскрести?

Ход его мысли прервала уборщица.

— Там это, — сказала она, просунув в дверь голову, — мебеля ваши стоят в расширителе. Я прибиралась и вот, в тумбочке нашла…

Из проема появилась рука с черным футляром. Велор забрал находку и отблагодарил бабушку монеткой. Внутри футляра лежали «утконосы», кусачки и круглозубцы.

«У мыслящего человека отбирать нечего».

Это же высшая проба и блестящий выход из положения!

Первые заморозки украсили окна блестками.

Найти Гордея Халифовича Сребрякова оказалось непросто — на поиски ушло все оставшееся до сдачи материала время. Врожденный дар Велора находить нужных людей и талант чуять «золото» привели в кардиологическое отделение областной больницы. Там, в третьей палате, отлеживался после инфаркта больной Сребряков, 19… года рождения, пенсионер, прописан по адресу…

Финштейн торопился, потому набросил выданный белый халат на плечо. В таком виде, расталкивая ходячих больных, ворвался в палату. Кроме Сребрякова, здесь томились трое, а пятая койка была застеленной. На ней сидела девочка лет пяти в коричневых колготках и платьице в клетку. Наверное, проскочила из детского отделения мимо медсестер.

Гость точным движением поставил на тумбу кулек с передачей — бананы, апельсины, яблоки, — положил футляр с инструментами рядом с пустой курительной трубкой и немедля перешел к делу:

— Здравствуйте, Гордей Халифович. Мысль не продадите?

Ювелир сильно сдал — болезнь пропахала на лице глубокие борозды и стянула кожу на шее. Не коснулась карга только взгляда — по-прежнему цепкого и вкрадчивого.

— А, молодой человек, это вы. Нашли мои «утконосы»? Благода-арен. — Сребряков прикрыл глаза, размял затекшие кисти рук и тяжело сглотнул. — Съездил к дочке в Италию, деньги отвез. Чувствую — все сделал, пора и честь знать. А тут как раз прихватило. Ну, думаю, не буду жизнь собой засорять, — больной покряхтел-посмеялся, — и вернулся домой. Ничего больше мне не нужно.

Велор подождал, пока Гордей Халифович снова откроет глаза:

— Так как насчет «богатых, но нищих духом»? Понимаете, я сильно спешу, опаздываю. Если хотите, деньги переведу дочке в Италию, сей же момент.

Поворот набок стоил больному усилий. Старатель и добыча смотрели друг на друга, как охотник и дичь. Неясно лишь, кто из них был кто.

— Не-ет, молодой человек. Во мне и так не осталось ничего дорогого, хоть песчинку с собой заберу. Ему лично передам.

Старик хотел сказать еще что-то, но посетитель начал таять в воздухе и вскоре совсем исчез из виду.

Луч прорезал плотный до черноты туман. Кутаясь в его облаках, на свет вышли двое — низкий коренастый и высокий изящный. Первый сказал:

— Время вышло. Давай товар.

Второй протянул блокнот, обитый кожей и отделанный золотом.

— Здесь не все. — Коренастый взвесил блокнот на ладони.