«Американский плотник».

Тут было тихо — слишком тихо.

Мне не часто приходилось бывать в психиатрических больницах, и там всегда стоял гул. А теперь я вдруг почувствовал, какой неуютной может быть полная тишина.

Заведение напоминало огромный, погруженный в молчание аквариум. Пациенты медленно перемещались по коридорам, не глядя по сторонам и ни с кем не разговаривая. В одной из комнат почти беззвучно работал телевизор, и несколько женщин с отсутствующим видом смотрели сериал.

Следуя за доктором Блэйсдейлом, я думал о том, как хорошо было бы здесь крикнуть во все горло.

— Вот она, — произнес он, когда мы приблизились к одной из запертых дверей в главном коридоре. Я спохватился, что перестал слушать его пояснения. — Палата, где жила Мэри.

Заглянув в маленькое окошко посреди железной двери, я не заметил никаких следов пребывания бывшей пациентки. В комнате были кровать с матрацем, приваренный к полу стол, монолитная скамья и полка из нержавейки.

— Конечно, раньше комната выглядела по-иному. Мэри провела у нас девятнадцать лет. Она умела создавать уют буквально из ничего. Мы называли ее нашей Мартой Стюарт. [13] — Доктор усмехнулся.

— Она была моей подругой.

Я обернулся и увидел невысокую женщину средних лет, которая стояла в коридоре, прислонившись к стене. Судя по тюремной робе, пациентка-преступница, хотя по ее виду трудно представить, за какое преступление она могла угодить в такое место.

— Здравствуйте, — сказал я.

Женщина задрала голову, пытаясь заглянуть через нас в палату Мэри. Только теперь я заметил на ее шее глубокие шрамы от ожогов.

— Она вернулась? Мэри здесь? Мне надо увидеть ее. Немедленно. Это очень, очень важно.

— Нет, Люси. Извини, но ее тут нет, — ответил доктор Блэйсдейл.

Лицо пациентки потемнело. Она быстро отвернулась и пошла прочь по коридору, уныло чертя ладонью по стене.

— Люси одна из наших редких долгожительниц, также как и Мэри. Когда она пропала, ее это очень расстроило.

— Расскажите об этом, — попросил я. — Как все произошло?

Доктор прикусил нижнюю губу и задумчиво кивнул.

— Давайте пройдем в мой кабинет.

Главный врач провел меня через запертую дверь в конце отделения и дальше по лестнице на первый этаж. Мы вошли в его кабинет — уютно обставленное помещение с медными ручками на дверцах и пастельного цвета мини-жалюзи. В глаза мне бросился яркий постер с «Банджо Дэн энд зе миднайт плейбойс»,[14] повешенный в рамочке на стену.

Присев к столу, я заметил, что вещи с моей стороны на несколько дюймов отодвинуты от края, чтобы до них нельзя было дотянуться.

Блэйсдейл взглянул на меня и глубоко вздохнул. Я уже знал, что сейчас он выдаст мне максимально «гладкую» версию того, что случилось с Мэри Константин.

— В общем, дело было так. Каждый пациент в отделении психиатрии может заслужить однодневную поездку на природу в качестве особой привилегии. Уголовные преступники обычно исключаются из их числа, но мы решили, что с терапевтической точки зрения будет не совсем разумно разделять наших больных по такому признаку. Короче говоря, Мэри несколько раз выезжала из больницы. В тот день все было так же, как всегда.

— А конкретнее?

— Наша стандартная процедура — шесть пациентов и два сотрудника больницы. Группа отправилась на озеро. К сожалению, один из больных получил физическую травму.

Физическую травму? Похоже, Блэйсдейлу до сих пор не известны все подробности. Он выглядел типичным кабинетным администратором.

— В поднявшейся суматохе Мэри сказала, что ей срочно нужно в туалет. Здание находилось рядом, и один из санитаров разрешил ей идти. Разумеется, это была ошибка. Никто не знал, что в помещении есть другой выход.

— Мэри, очевидно, знала, — заметил я.

Доктор побарабанил авторучкой по столу.

— Она сбежала в лес.

Я смотрел и слушал, стараясь не выносить никаких суждений, хотя это было довольно трудно.

— Она много лет считалась образцовой пациенткой. Мы все были застигнуты врасплох.

— Так же, как когда она убила троих детей, — вставил я.

Блэйсдейл взглянул на меня исподлобья. Может, я хочу его оскорбить? Но у меня вовсе не было такого намерения.

— Полиция начала поиски. Мы не стали вмешиваться. Конечно, мы желали, чтобы Мэри вернулась и с ней все было хорошо. Но вы сами понимаете, подобные истории не принято выносить на публику. К тому же мы пришли к выводу, что…

— К какому выводу?

— В общем, нам казалось, что теперь она вряд ли будет для кого-нибудь опасна. Разве что для самой себя.

Я не стал говорить, что думаю на этот счет. Весь Лос-Анджелес придерживался иного мнения. Там считали, что свет еще не видел таких кровожадных и жестоких маньяков-убийц.

— Она что-нибудь оставила после себя? — спросил я.

— О да. Вам непременно надо на это посмотреть. Ее дневники. Пачки дневников. Она писала их каждый день.

Носильщик Мак — он выглядел так, словно жил в больничном подвале, — притащил мне две картонных коробки с перевязанными крест-накрест пачками тетрадей, вроде тех, с какими в конце пятидесятых ходили в школу. За двадцать лет Мэри Константин написала гораздо больше, чем я успел бы прочитать за день. Мне сказали, что потом при желании я смогу забрать всю коллекцию.

— Спасибо за помощь, — поблагодарил я Мака.

— Нет проблем, — ответил он, и я подумал: а куда, собственно, исчезло слово «пожалуйста», не только в крупных городах, но даже в захолустном Вермонте?

Сейчас мне хотелось поближе познакомиться с Мэри Константин, чтобы дополнить ту информацию, которую я уже знал. Двух коробок для этого было вполне достаточно.

Она писала мелким аккуратным почерком. Страницы чистые, с ровными полями. Ни одной помарки. Мэри выражала себя с помощью слов и не испытывала в них недостатка. Они теснились на бумаге так, точно им не терпелось перепрыгнуть на следующую строчку.

В стиле этих записей было что-то знакомое.

Я сразу вспомнил письма Мэри Смит, ее короткие, как бы обрубленные фразы, в которых ощущалось одиночество. Они попадались на каждой странице. Иногда эти нотки звучали глухо, порой ясно и отчетливо.