– Поедим и выпьем, а потом, может, устроим какую-нибудь заварушку с девочками. Что вы на это скажете? Отметим нашу сегодняшнюю великую победу. За нас! – выкрикнул полковник Старки, отъезжая от здания суда. – За трех слепых мышат!

В то утро я спустился в кухню, к завтраку, около семи. Нана[1]  и дети уже сидели за столом. Поскольку малыш Алекс недавно начал ходить, кухонные пред меты содержались в строгой изоляции, проще говоря, под замком. Повсюду красовались безопасные пластмассовые запоры, задвижки и заглушки для штепсельных розеток. Младенческое щебетание мешалось со звяканьем ложек о тарелки с кашей, Дэймон наставлял своего маленького братишку в искусстве издавать ртом неприличные звуки, и от всего этого на кухне стоял примерно такой же гвалт, как в полицейском участке субботним вечером.

Ребятишки поедали какую-то ароматизированную сливочно-шоколадную кашу фирмы «Ореос», запивая шоколадным молоком «Херши». При одной только мысли обо всем этом шоколаде в семь утра меня слегка передернуло. Мы с Наной обычно ели на завтрак яичницу, чуть обжаренную с двух сторон, и хлебные тосты из двенадцати злаков.

– Что за идиллическая картинка! – сказал я, усаживаясь за стол, где меня уже поджидали яичница и чашка кофе. – Не стану даже портить ее комментариями насчет обилия шоколада в утреннем рационе моих несравненных детей.

– Именно это ты только что и сделал, – заметила Дженни, которая за словом никогда в карман не лезла.

Я весело подмигнул ей. Все равно ей было не под силу испортить мое сегодняшнее безоблачное настроение. Убийца, по кличке Злой Гений, был арестован, и теперь коротал дни в тюрьме строгого режима в Колорадо. Мой двенадцатилетний сын Дэймон продолжал преуспевать и в учебе, и в пении: он пел в хоре мальчиков. Дженни посвятила себя масляной живописи, и у нее в альбоме имелось несколько картинок и карикатур, вполне недурственных для девочки ее возраста. Начинала вырисовываться и индивидуальность маленького Алекса – это был милый и ласковый мальчик, тринадцати месяцев от роду, начинающий делать первые шаги.

Сам я недавно познакомился с женщиной-детективом Джамиллой Хьюз и мечтал проводить с ней больше времени. Трудность состояла в том, что она жила в Калифорнии, а я – в округе Колумбия. Преграда в общем-то не столь уж непреодолимая, рассуждал я.

У меня еще будет время понять, что вырисовывается у нас с Джамиллой. На сегодня же я запланировал встретиться с начальником отдела по расследованию убийств Джорджем Питманом, чтобы объявить о своем выходе в отставку из полиции округа Колумбия. После увольнения я планировал взять несколько месяцев отпуска.

Затем можно было бы заняться частной психологической практикой или даже перейти на службу в ФБР. Бюро как раз сделало мне предложение столь же лестное, сколь и интригующее.

В это время снаружи раздался стук, и дверь кухни, выходившая во двор, распахнулась. На пороге стоял Джон Сэмпсон. Он знал, что у меня намечено на сегодняшний день, и я решил, что он пришел меня морально поддержать.

Порой я бываю таким наивным, что самому тошно.

– Здравствуйте, дядя Джон! – хором пропели Дэймон и Дженни и принялись радостно скалить зубы, как дурачки, что у них порой случается перед лицом величия. В частности, это происходит с ними в присутствии Джона Сэмпсона.

Джон прошел к холодильнику и стал внимательно рассматривать новейшие творения Дженни. Та попыталась изобразить персонажей нового карикатуриста Аарона Макгрудера, выпускника Мэрилендского университета, ныне публикующегося в нескольких периодических изданиях. Хью и Райли Фримэн, Цезарь и Джазмин Дюбуа – все эти герои были запечатлены на холодильнике.

– Будешь яичницу, Джон? Могу сделать твою любимую болтушку с сыром, – предложила Нана, а сама уже была на ногах. Для Сэмпсона она была готова на все. Это повелось еще с тех пор, когда ему было всего десять лет и мы только что подружились. Сэмпсон уже давно для нее все равно что родной сын. Его собственные родители, пока он рос, большую часть времени пребывали в тюрьме, и единственным, кто занимался его воспитанием, была Нана.

– Нет, нет, – запротестовал он и сделал жест, чтобы она садилась. Однако когда Нана двинулась к плите, тут же сказал: – Да, болтушку, Нана, было бы неплохо. И с ржаным тостом. Я тут совсем оголодал, а никто не умеет приготовить завтрак лучше тебя.

– И это правда, – довольно усмехнулась она и включила газ. – Тебе повезло, что я дама старой закваски. Вам всем повезло.

– Мы знаем, Нана, – улыбнулся Сэмпсон. Потом повернулся к детям: – Мне надо поговорить с вашим отцом.

– Он сегодня увольняется, – сообщила Дженни.

– Я тоже это слышал, – ответил Сэмпсон. – Об этом кричат на всех углах, на первой полосе «Пост», наверное, и в утреннем телеобзоре тоже.

– Слышали, что сказал дядя Джон? – обратился я к детям. – Так что быстренько выметайтесь. Я вас люблю. Брысь!

Дженни и Дэймон удивленно вылупились на нас с Джоном, однако вышли из-за стола, собрали книжки в рюкзаки и двинулись к двери, чтобы отправиться в школу, находящуюся примерно в трех кварталах от нашего дома, на Пятой улице.

– И думать не смейте, чтобы просто так взять и уйти. Сначала поцелуй, – остановил их я.

Они подошли и послушно поцеловали нас с Наной. Потом – Сэмпсона. Мне наплевать, что и как там делается в этом холодном и бездушном нынешнем мире, – главное, что именно так заведено у нас дома. Вполне возможно, что Бен Ладен в детстве недополучил поцелуев.

– У меня проблема, – начал Сэмпсон, как только дети вышли.

– Мне положено это слышать? – спросила Нана, колдуя у плиты.

– Конечно! – заверил ее Джон. – Нана, Алекс, я вам обоим рассказывал о своем хорошем друге, мы дружим еще с армейских лет. Его зовут Эллис Купер, и он до сих пор служит в армии. Или, точнее, служил. Его признали виновным в предумышленном убийстве трех женщин, которое он якобы совершил за пределами базы. Я понятия не имел об этом деле, пока мне не начали звонить друзья. Сам он постеснялся. Не хотел, чтобы я знал. Алекс, до его казни осталось всего три недели.

Я внимательно посмотрел в глаза Сэмпсона, увидел в них печаль и страдание, даже в большей степени, чем обычно.

– Чего ты хочешь, Джон?

– Чтобы ты поехал со мной в Северную Каролину. Поговорил с Купером. Он не убийца. Я знаю этого человека почти так же хорошо, как тебя. Эллис Купер никого не убивал.

– Тебе надо съездить с Джоном, – вынесла свой вердикт Нана. – Пусть это будет твоим последним расследованием. Обещай мне, что сделаешь.

Я обещал.

К одиннадцати часам утра мы с Сэмпсоном уже ехали по шоссе 1-95. Там наша машина оказалась плотно зажатой между бесконечными караванами мчащихся, лязгающих, изрыгающих дым грузовиков с прицепами. Впрочем, поездка оказалась для нас удобным случаем наверстать упущенное в общении. Последний месяц мы с ним оба были заняты, но у нас было правило: регулярно сходиться вместе, чтобы вдоволь наговориться. Так повелось еще со времен нашего детства, которое прошло в округе Колумбия. Фактически единственный период, что мы были врозь, – это когда Сэмпсон два года служил в Юго-Восточной Азии, а я учился сначала в Джорджтаунском университете, затем – в университете Джонса Хопкинса.

– Расскажи мне об этом твоем армейском друге, – попросил я. Я сидел за рулем, а Сэмпсон занимал пассажирское место, отодвинувшись назад, насколько позволяло пространство. Коленки его торчали вверх,