Парень отходит в сторону, так что теперь преграждает дорогу мне, и я перестаю жалеть о том, что не помню его. Мне не нравится его странная настойчивость.
— Ты в порядке? — спрашиваю я. Может быть, с ним что-то неладно? И он очень скоро меня разозлит? Может быть, я поэтому его не помню?
Вцепившись в свою сумку, как в защитный фетиш, дающий чувство уверенности, я пытаюсь обойти незнакомца кругом, но он предупреждает мой маневр и снова загораживает проход. При этом он слегка наклоняется, чтобы посмотреть мне прямо в глаза, и говорит:
— Нет, Лондон, я не в порядке. Мы с тобой поссорились, не так ли? Ты не отвечаешь на мои звонки. Вчера, когда я заезжал, тебя не было дома. Нам нужно поговорить об этом.
Закончив, он выпрямляется, но не перестает смотреть мне в глаза. Я не знаю, что делать, поэтому выбираю честность.
— Мне очень жаль, но я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я даже не знаю, как тебя зовут, — говорю я и слабо улыбаюсь, словно хочу его утешить.
Мне кажется, я вижу, как в мозгу у парня вспыхивает свет, и он вдруг резко выпрямляется, сощурив глаза. Он качает головой, смотрит направо, потом налево, а потом с еще большим раздражением снова глядит мне в лицо.
— Хорошо придумано, Лондон. Большое спасибо, — шипит парень. Резко развернувшись, он идет по коридору в ту же сторону, куда собираюсь пойти я.
Девушка, только что стоявшая возле соседнего шкафчика, тихонько хихикает, проходя мимо: она слышала весь наш разговор.
— Я с радостью заберу его, если он тебе больше не нужен, — бросает она, прежде чем отойти.
Я жду до тех пор, пока парень не скрывается из виду, а потом плетусь по коридору в аудиторию. По дороге я ломаю голову над тем, что только что произошло, но не могу найти никакого ответа. Открываю тяжелую дверь библиотеки, прохожу через металлоискатель и радуюсь тому, что у меня впереди целый урок на то, чтобы обдумать ситуацию.
Ах да, и на то, чтобы доделать домашку по анатомии.
Но когда я подхожу к ряду парт для самостоятельной работы, то понимаю, что моя радость была преждевременной.
Странный парень в одиночестве сидит за единственным столом, где есть свободные стулья.
Разумеется, он сделал это нарочно.
Как ни странно, этот роскошный маньяк весь урок сосредоточенно занимается своими делами, так что я успеваю раньше времени закончить анатомию. Но даже во время работы я то и дело слышу фырканье и хмыканье парня, который что-то лихорадочно строчит в своей тетрадке.
Даже сейчас, когда я уже собрала свои вещи, чтобы сбежать сразу после звонка… то есть через 44… 43… 42 секунды, парень все еще продолжает писать.
Я украдкой поглядываю, как напрягаются мышцы на его загорелом левом предплечье, когда он водит ручкой по странице. Поношенная футболка, соблазнительно мягкая на вид, идеально облегает грудь и плечи парня. И еще мне почему-то хочется дотронуться до вьющейся пряди волос, торчащей у него за правым ухом…
— Что? — рявкает парень, внезапно поворачиваясь ко мне. Несколько учеников, тоже нетерпеливо поглядывающих на часы, оборачиваются в нашу сторону.
— Ничего, — шепчу я, отворачиваясь к огромным настенным часам, которые сообщают, что уже через 20… 19… 18 секунд я смогу спастись бегством из этой неловкой ситуации.
Я слышу, как парень вырывает из тетради исписанные страницы, и это кажется мне странным, поскольку логично было бы оставить их, хотя бы до урока, для которого предназначалась вся эта писанина.
Но вот звенит звонок, и я вскакиваю так быстро, что чуть не роняю стул.
— Постой, — говорит парень чуть мягче, чем раньше. Вместо того чтобы броситься бежать, я почему-то поворачиваюсь к нему.
—Прочти это, пожалуйста, — говорит он, протягивая мне листки, которые, как я теперь понимаю, оказались письмом. Они сложены пополам, и сверху надписано мое имя.
— Хорошо, — шепчу я, но парень уже проходит мимо, оставляя меня в растерянности и одиночестве посреди опустевшей библиотеки, где еще не растаял его странно-знакомый запах.
Я решаю не ходить к шкафчику перед математикой, а прийти на урок пораньше, прочитать письмо и выяснить, из-за чего на меня так злится этот незнакомый парень.
Через несколько минут я понимаю, что это было единственно правильное решение.
Дорогая Лондон,
прежде всего, позволь мне просто сказать, что я тебя люблю. Не забывай об этом, когда будешь читать… Меня зовут Люк Генри, и я был твоим парнем с октября, когда поступил в вашу школу. Сейчас ты по какой-то причине меня не помнишь но я был бы рад узнать, почему это произошло.
Сейчас ты очень сильно злишься на меня, и поделом. Я говорил тебе, что мы никогда раньше не встречались, но это не так. В детстве мы с тобой ездили в один летний лагерь. Я уже тогда был без ума от тебя и от того, что ты каждый день была готова снова со мной подружиться, хотя не помнила и не узнавала меня. Ты была моей первой настоящей любовью.
После субботнего Зимнего бала я нашел твои записки, по которым ты восстанавливаешь свою память, и рассказал тебе правду. Ты была права, когда сказала, что я все это время врал тебе. Я очень виноват перед тобой, Лондон, и хочу во что бы то ни стало искупить свою вину. Я до сих пор не знаю, почему я так поступал. Возможно, я боялся, что ты подумаешь, будто я тебя преследую. А может быть, просто надеялся, что ты вдруг очнешься и узнаешь меня. Но ты не очнулась.
И все-таки нам с тобой было хорошо вместе, Лондон. Я не хочу тебя потерять. Я совершил огромную ошибку, но надеюсь, что ты сможешь меня простить. Потому что, как я уже сказал в самом начале, я люблю тебя, Лондон Лэйн. Твой навеки,
Люк
* * *
Уроки закончились, я сижу дома перед шляпной картонкой. Крышка снята, все содержимое вывернуто наружу. Я сжимаю в одной руке покаянное письмо Люка, а в другой фотографию счастливой парочки и чувствую себя такой же коробкой.
Мама нисколько не удивилась, когда я спросила ее о нем. Она просто отвела меня к этой коробке и улыбнулась почти снисходительной улыбкой.
— Быстро же ты передумала, — говорит она.
— Ничего еще не закончилось! — огрызаюсь я, хватая коробку и решительно направляясь в свою комнату.
И теперь я, как уже говорилось, вывернута наизнанку.
Я начала с самого начала и, когда прочитала записи о двух-трех первых свиданиях, была уже готова набрать номер Люка, принять его извинения и поставить на этом точку.
Но потом я стала читать по-другому — постоянно держа в уме его предательство. Каждое якобы приятное мгновение я безжалостно пропускала сквозь фильтр лжи, и оно становилось гораздо хуже… и грязнее. Все это время у Люка были от меня секреты, он никогда не позволял мне увидеть себя настоящего!
Но ведь у меня тоже были секреты от него.
И я не позволяла ему увидеть настоящую себя.
Получается, мы оба виноваты?
Нет, его ложь все равно хуже.
Ведь правда?
Рядом со мной звонит сотовый телефон, и я знаю, что это Люк, хотя стерла его номер из памяти. Я принимаю решение проигнорировать звонок, но моя рука оспаривает вердикт мозга и поспешно откидывает
