– Это не считается.

Боже, как я люблю солнце! – воскликнул Джимми. – Я бы хотел жить в Колумбии.

– В университете?

– Нет, в настоящей, в той, где Богота, и Ориноко, и прочие штуки.

– Я знал одного чудесного парня, который уехал в Боготу. Он допился до смерти, чтобы избежать смерти от слоновой болезни.

– Все что хочешь… Пускай слоновая болезнь, пускай бубонная чума, желтая лихорадка – лишь бы вырваться из этой дыры!

– Город оргий, радости и наслаждений.

– Какие к черту оргии!.. Понимаешь ли ты, я прожил всю свою жизнь в этом проклятом городе, за исключением четырех лет, когда был маленьким. Я родился здесь и, наверно, здесь умру. Мне бы хотелось поступить во флот и повидать свет.

– Как тебе нравится «Динго»? Он заново выкрашен.

– Он шикарен. Когда запылится, будет похож на настоящий «мерседес».

– Я хотел выкрасить его в красный цвет, как пожарную машину, но шофер настоял на синем, полицейском… Как ты насчет того, чтобы пойти к Мукену выпить абсента?

– Абсент на завтрак? Господи!

Они поехали по Тридцать третьей улице, сверкавшей отраженным блеском окон, световыми квадратами грузовых фургонов, вспыхивающими восьмерками никелевых автомобильных частей.

– Как поживает Рут, Джимми?

– Хорошо, но она еще не получила места.

– Посмотри – «даймлер»!

Джимми буркнул что-то неопределенное. Когда они завернули на Шестую авеню, их остановил полисмен.

– Что у вас с глушителем? – заорал он.

– Я еду в гараж, чтобы подправить его. Он сломан.

– Надо следить… В следующий раз заплатите штраф.

– Ты всегда выходишь победителем, Стэн, – сказал Джимми. – А я никогда, хоть и на три года старше тебя.

– Это особый дар.

В ресторане весело пахло жареным картофелем, сигарами и коктейлем. Душная комната была полна говорящих, потных лиц.

– Стэн, почему ты так романтически вращаешь глазами, когда спрашиваешь про Рут? Мы с ней только друзья.

– Право, я ничего плохого не думал… И все же мне очень больно слышать это. По-моему, это ужасно.

– Рут не интересуется ничем, кроме сцены. Она прямо помешана на том, чтобы добиться успеха. Ей плевать на все остальное.

– Почему это, черт возьми, все жаждут успеха? Я хотел бы встретить кого-нибудь, кто мечтал бы о провале. Провал – единственная прекрасная вещь.

– Да, если у тебя есть средства.

– Все это чепуха… Ах, хорош коктейль! Херфи, я думаю, ты – единственный умный человек в этом городе. У тебя нет честолюбия.

– Почему ты знаешь, что нет?

– Ну, что ты будешь делать с успехом, когда достигнешь его? Ты не можешь ни съесть его, ни выпить. Конечно, я понимаю, что люди, у которых нет средств к существованию, должны выкручиваться, карабкаться. Но успех…

– Мое несчастье в том, что я никак не могу решить, чего я больше всего хочу. Поэтому я все время беспомощно топчусь на месте.

– Но Бог все решил за тебя. Ты это знаешь, но не хочешь себе признаться.

– Я знаю одно: больше всего я хочу выбраться из этого города, предварительно подложив бомбу под какой-нибудь небоскреб.

– Почему же ты этого не сделаешь? Это только следующий шаг.

– Но ведь надо знать, в каком направлении идти.

– Это уже не важно и не имеет значения.

– А потом – деньги…

– Ну, добыть деньги – это легче всего.

– Для старшего сына фирмы «Эмери и Эмери».

– Херф, нехорошо упрекать меня за грехи отца. Ты знаешь, что я не меньше тебя ненавижу всю эту банду.

– Я не обвиняю тебя, Стэн. Ты только чертовски счастливый малый, вот и все. Конечно, я тоже счастлив, счастливей многих. Оставленные моей матерью деньги поддерживали меня до двадцати двух лет. И у меня еще есть несколько сот долларов, отложенных на пресловутый черный день. А мой дядя – будь он проклят! – выискивает мне новую службу каждый раз, когда меня выгоняют.

– Бэ-бэ, черный барашек!

– Я положительно боюсь своих дядей и теток. Ты бы поглядел на моего кузена Джеймса Меривейла! Всю свою жизнь он делает только то, что ему приказывают. И процветает, как зеленое деревцо… Идеальный образец библейской мудрой девы.

– А как ты думаешь – хорошо жить с неразумной девой?

– Стэн, ты уже пьян. Ты начинаешь молоть чушь.

– Бэ-бэ! – Стэн положил салфетку и откинулся назад, смеясь горловым смехом.

Тошный, колючий запах абсента рос из стакана Джимми, как магический розовый куст. Он вдохнул его и поморщился.

– В качестве моралиста я протестую, – сказал он. – Удивительно все это…

– Мне бы сейчас виски с содовой – залить коктейль!

– Я буду следить за тобой. Ведь я – рабочий человек. Я должен уметь отличать неинтересные новости от интересных новостей… Черт! Не желаю я заводить об этом разговор… Как все это преступно глупо… Этот коктейль прямо-таки валит с ног.

– Пожалуйста, пей… И не думай, что я позволю тебе сегодня заниматься чем-нибудь другим. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

– А я собирался честно сесть за стол и написать статью.

– О чем?

– Так, чепуха… «Исповедь репортера».

– Слушай, сегодня четверг?

– Да.

– Ага, тогда я знаю, где она.

– Скоро я все брошу, – мрачно сказал Джимми. – Поеду в Мексику и разбогатею. Я теряю лучшую часть моей жизни, прозябая в Нью-Йорке.

– Каким образом ты разбогатеешь?

– Нефть, золото, разбой, все что угодно – только не газета.

– Бэ-бэ, черная овечка, бэ-бэ!

– Перестань, пожалуйста, блеять.

– Ну, к черту отсюда. Завезем «Динго» в гараж и починим ему глушитель.

Джимми стоял в воротах грязного гаража. Пыльное полуденное солнце копошилось яркими червями зноя на его лице и руках. Коричневые камни, красные кирпичи, асфальт, испещренный красными и зелеными буквами реклам, обрывки бумаги в водосточной канаве – все кружилось перед ним в медленном тумане. Два шофера разговаривали за его спиной:

– Понимаешь, я хорошо зарабатывал, пока не связался с этой паршивой бабой.

– А по-моему, она ничего, Чарли… И вообще после первой недели это уже безразлично.