означает, что вы оба стараетесь казаться не тем, чем являетесь на самом деле.

– Подумай только обо всех парах, которые во время первого свидания посмотрели «Титаник», – сказал я. – Многообещающие отношения, обреченные еще до того, как они начались… Еще до того, как корабль вышел из порта.

Сид стукнула меня по руке:

– Я говорю серьезно! У меня, например, есть подруга, которая вышла замуж за парня, который на первом свидании пригласил ее на фильм «Муха».

– А потом сам превратился в отвратительного таракана?

– Практически. Он явно изменился, причем к худшему.

– Так что же ты хочешь посмотреть?

– Ты мне доверяешь?

– Полностью.

Она хотела посмотреть один из тех фильмов, которые крутят по телевизору на каждое Рождество. Один из тех фильмов, которые, мне казалось, я смотрел уже раз десять. Правда, вряд ли внимательно.

Не знаю, почему фильм «Как прекрасна эта жизнь» показывали в кинотеатре «Эн-Эф-Ти» на Южном берегу. Возможно, у них шла неделя ретроспективы Фрэнка Капры или Джеймса Стюарта. Возможно, это был отреставрированный, оцифрованный и зацвеченный вариант фильма. Не знаю, да это и неважно. Именно на этот фильм мы пошли в наш первый вечер. И поначалу мне показалось, что он слишком мрачный.

Спецэффекты были из эпохи изобретения паровоза. На звездном небе, которое, очевидно, представляло собой раскрашенный лист картона, позади которого горел банальный фонарь, ангелы – точнее, небесные существа, приколотые к картону булавками, – обсуждали Джорджа Бейли и его встречу с неотвратимой судьбой.

Потом действие перенеслось в маленький американский городок, где счастливые люди праздновали Рождество, и я затосковал по пришельцам, или прибойной волне, или даже гигантской обезьяне. Вот бы они явились и все это уничтожили! Если теория Сид о значении первого фильма верна, то нам не удастся продержаться вместе даже этот вечер.

Потом, по мере того как надежды и мечты Джеймса Стюарта постепенно угасали, меня затянула история человека, утратившего смысл жизни.

Фильм оказался гораздо лучше, чем я его помнил с детства, когда он в черно-белом варианте служил фоном для моего цветного детства и мелькал на экране в промежутке между рождественским хит-парадом и жареной индейкой.

Когда его мир начинает рушиться, Джеймс Стюарт оскорбляет по телефону учительницу одного из своих детей, и его избивает в баре ее супруг.

Джеймса возмущает его любящая жена, из-за которой ему пришлось отказаться от мечты путешествовать по миру. Что самое ужасное, он отвратительно ведет себя с детьми – раздражительный, вздорный буян. Но ясно, что он ведет себя так не потому, что не любит их. Наоборот, все дело в том, что он любит их слишком сильно.

В темноте Сид схватила и крепко сжала мою руку.

– Не волнуйся, – сказала она. – Все заканчивается хорошо.

Когда мы вышли из кино, было еще светло. Мы купили по куску пиццы и сели за один из длинных деревянных столов на улице, где рядом с тобой сидят чужие люди, и ты чувствуешь себя студентом.

«Эн-Эф-Ти» – уродливое здание в прекрасной части города. Кинозалы прячутся внутри глухого бетонного блока постройки шестидесятых годов, примостившегося там, где Темза поворачивает к югу и протекает в тени моста Ватерлоо, а прямо через реку от него – огни набережной Виктории и собора святого Павла. Именно здесь Сид рассказала мне, что выросла в доме, полном женщин и кинофильмов.

Первый фильм, который мои родители посмотрели вместе, был «Унесенные ветром», – вспоминала она. – А после того, как папа умер, мама в одиночку посмотрела его еще шестнадцать раз. Она бы смотрела его и чаще, но старалась сдерживать себя.

Сид была младшей из четырех сестер. Ее мать работала медсестрой в Техасском медицинском центре, «где большие шишки подлечивают сердце», а отец водил грузовики на нефтяных месторождениях.

– Хьюстон – нефтяной город. Когда цены на нефть высокие, жизнь прекрасна. А когда цены на нефть падают, приходится потуже затягивать пояса. Но хорошо это или плохо, Хьюстон был и остается нефтяным городом.

Если верить словам Сид, у ее родителей так и не кончился медовый месяц. Даже когда у них было четыре дочери-подростка, они продолжали держаться за руки, дарить друг другу цветы и оставлять записки в коробках с завтраками.

– Когда мне было двенадцать, это меня еще смущало, – улыбнулась Сид. – Теперь мне это нравится. Да-да, мне нравится, что они были так влюблены друг в друга. Я знаю, ты думаешь: может, на самом деле все было совсем не так, а мне просто приятно помнить их такими. Может, они действовали друг другу на нервы и постоянно грызлись. Но я это видела своими глазами: они действительно были без ума друг от друга.

– Как-то раз в воскресенье, когда она с друзьями сидела в закусочной «Дэйри Куин» в торговом центре «Галерея», пришла ее старшая сестра и сказала, что отец внезапно умер от сердечного приступа. Моя мама не состарилась за одну ночь, – продолжала Сид. – Все было совсем не так. Она просто с головой погрузилась в прошлое. Может быть, она решила, что лучшая часть жизни осталась позади. Она продолжала ходить на работу. Продолжала готовить еду. Но теперь она смотрела только старые фильмы. И, видимо, ее коллекция пленок оказала на меня определенное влияние. Потому что когда я встретила парня, из-за которого потом приехала в Англию, я подумала, что он и есть Ретт Батлер.

Я всегда чувствую себя неловко, когда речь заходит о бывших партнерах. О несбывшихся мечтах и надеждах, о так и не заживших ранах, об огорчениях и разочарованиях, когда твою любовь словно выкидывают на помойку. От этого встреча может лишиться своей прелести. И Сид это сразу же почувствовала. Она сменила тему и стала изображать из себя этакого жизнерадостного просветителя.

– Ты знаешь, что первое слово, которое было произнесено на Луне, – это «Хьюстон»? – спросила она. – Честное слово! Нейл Армстронг передал Центру управления полетом: «Хьюстон! Говорит база «Транквилити». 'Орел' совершил посадку».

– До знакомства с тобой я, честно говоря, ничего не знал о Хьюстоне, – заметил я. – Он не из тех американских городов, которые у всех на слуху.

Там совсем не так, как здесь, – понимающе кивнула Сид. – Если здание покрыто двумя слоями краски, оно уже считается старинным. У нас есть придорожные кабаки, которые называются «ледяными домами», там все женщины выглядят как персонажи песен Хэнка Уильямса. А молодежь в субботу вечером собирается в дегустационном зале «Юкатан», где девушки пытаются изобразить из себя Памелу Андерсон, а парни все как один похожи на Митлоуфа.

– В Эссексе примерно такие же нравы, – заметил я. – Но где же тебя угораздило познакомиться со своим англичанином?

– Как раз там, в «Юкатане». В субботу вечером. Он спросил меня, не хочу ли я выпить. И я сказала «нет». Тогда он спросил, не хочу ли я потанцевать. И я сказала «да». Он работал в Хьюстоне курьером. Собственно, этим он занимается и сейчас. Развозит посылки на мотоцикле. Этакий восхитительный почтальон. Естественно, на меня это произвело впечатление.

– И в результате оказалось, что он не Ретт Бат– лер?

– Ну, знаешь! – хмыкнула она. – В результате оказалось, что даже Кларк Гейбл не Ретт Батлер.

– Но ты приехала за ним в Лондон?

– Да.

– Почему он не остался там? Его вышвырнули с работы?

– Нет, конечно, нет. Мы поженились. Он получил гринкарту. Ты знаешь, что гринкарта на самом деле не зеленая, как казалось бы, а розовая?

Я отрицательно помотал головой.

Нас это тоже удивило. Пришлось пройти через собеседование с иммиграционными чиновниками, которых нужно было убедить, что мы действительно друг друга любим. Мы показали им свадебный альбом, так что с