Морде. У Тони подкашиваются ноги, когда она идет через двор, мимо флагштока и вверх по лестнице. Щенок тихонько поскуливает, Тоня, что уж скрывать, тоже.
Она стучит в дверь. Не открывают. Тоня аккуратно дергает ручку. Заперто. Тоня обходит дом и заглядывает в кухонное окно. Его почти полностью загораживает спина Хейди. Тоня барабанит в стекло, Хейди оборачивается на стук, недовольно смотрит на нее и задергивает занавески.
— Я не отстану! — кричит Тоня. — Пока ты не откроешь, я не уйду!
Тоня возвращается на крыльцо, достает шапку и подкладывает под попу. Если долго сидеть на холодных каменных ступенях, можно всё себе застудить, — а Тоня собирается сидеть здесь очень долго.
— Ничего, ничего, малыш, — утешает она щенка, поглаживая его дрожащими руками. — Скоро я от тебя отделаюсь, вот увидишь.
Вот так в Глиммердале началась позиционная война. С обеих сторон Гунвальдовой двери сидит по железной девчонке. Сжав зубы, они сидят и ждут. Хейди ждет, когда Тоня уйдет. А Тоня ждет, когда Хейди откроет дверь.
Часа через два сидячей осады, где-то в половине седьмого, во двор, бодро распевая песни, въехал Клаус Хаген. И с визгом затормозил.
— Ты не даешь ей выйти? — спросил он.
— Нет, это она не дает мне войти, — объяснила Тоня. Клаус Хаген попросил Тоню тогда подвинуться. Она не шелохнулась.
— Госпожа Циммерман! Это Клаус Хаген, у нас назначена встреча на шесть! — крикнул он.
Тоня опустила голову, пряча улыбку в поднятый воротник.
— Прекрати ухмыляться, Трулте, — раздраженно сказал Хаген. — Если ты думаешь, что такими глупостями сорвешь нам сделку, то ты ошибаешься. Госпожа Циммерман! Адельгейд!
Он обошел дом и стал стучать в окно. Стучал сильно и долго.
Но в конце концов пришлось Клаусу Хагену разворачивать оглобли несолоно хлебавши. Он не дождался ни звука из дома Гунвальда. Вслух посетовав, что с женским полом в Глиммердале невозможно иметь дело, он унесся в своей машине восвояси. Во дворе стало тихо и благостно, Тоня невольно вздохнула от удовольствия. Потом прислонилась к косяку и прикрыла глаза.
Она, должно быть, заснула так, потому что вдруг проснулась от того, что кто-то нежно гладит ее по щеке.
— Тоня, может, домой пойдешь?
Это папа. Он смотрит на щенка и на запертую дверь. Тоня мотает головой — нет, она отсюда не уйдет.
— Ну-ну, — говорит папа.
Он уходит и возвращается через полчаса с супом в термосе для Тони, миской с кормом для щенка и грудой теплых одеял.
— Ты можешь здесь долго просидеть, — говорит он, кивая на запертую дверь. — Уж поверь мне.
Он пальцем задирает Тонин нос и не спеша уходит домой.
— Папочка, — шепчет Тоня растроганно, провожая его глазами до дверей дома.
За эту долгую ночь Тоня избавилась от своего страха перед собаками. Невозможно держать на коленках нелепого скулящего щенка — и бояться его всю ночь. Когда Тоня увидела, что он дрожит от холода, она даже спрятала его под свитер. Только его головенка торчит из-за воротника. И мягкая шерстка щекочет щеку.
— Я теперь двухголовая, — веселится Тоня.
Летом Тоня часто-часто спит на воздухе вместе со своими тетками. Они просто уходят на опушку леса или к купальне на реке и раскатывают свои туристические коврики-пенки. Когда сгущается ночь и замолкают птицы, во всем Глиммердале остается только нескончаемый гул реки. Как же прекрасно так спать!
Тоня пристраивается к косяку и говорит себе, что понарошку сейчас летний вечер. Слабый ночной ветер холодит щеку. И когда папа на той стороне долины гасит свет, Тоня тоже засыпает.
В три часа ночи она просыпается от холода. Она мокрая насквозь, до щенка.
— Хейди, открывай скорее, пока мы не заболели! — сурово призывает сонная Тоня.
Никто и не думает открывать.
Тоня продрогла и устала. К тому же ее мучает еще одна мысль: она обещала Лизе больше никогда в истории человечества не прогуливать школу. Что же ей делать, если Хейди не откроет двери до утра? А в школу нельзя не идти.
— Хейди, ну пожалуйста!!!
Ноль внимания. Можно подумать, Хейди там умерла. Чтобы подбодрить себя, Тоня начинает напевать «Черный, черный козлик мой». Она поет куплет за куплетом и, спев последний, снова начинает с первого.
Никто не умеет петь «Черного козлика» лучше меня, гордо думает Тоня. И никто не играет его лучше Гунвальда, добавляет она мысленно.
Не успевает она так подумать, как вступает скрипка.
Вот тут Тоня испугалась всерьез. Ей довелось уже прочесть сказку «Девочка со спичками» — о том, как бедная девочка промерзла до костей в рождественский вечер. И перед смертью ей стали чудиться всякие невероятности.
— Неужели я умираю от холода? А иначе почему я слышу, как Гунвальд играет на скрипке?
Тоня выпрямляет спину и качает головой.
«Черный козлик» доносится из-за запертой двери. Но теперь Тоня слышит, что это не Гунвальдова скрипка.
Играют совсем по-другому. И скрипка как будто бы озорничает, забавляется, так что мелодия звучит похоже на песню про козлика, но все же иначе.
Тоня зачарованно слушает. И щенок тоже. Он таращится из-под Тониного свитера, ничего не понимая.
Скрипка смолкает. Тоня поднимается на ноги и прижимается ухом к двери. Вдруг кто-то берется изнутри за ручку и резко распахивает дверь, и Тоня Глиммердал вваливается в дом, точно куль с картошкой. Она успевает развернуться и грохнуться на спину, чтобы не придавить щенка и не сделать из него лепешку.
Тоня лежит на полу, мокрая, как овца на пастбище. Над ней стоит Хейди со скрипкой в руке и молчит.
— Я принесла тебе собаку, — говорит Тоня с пола.
Хейди смотрит на торчащую из ворота головеху.
— В жизни не видела такой уродливой собаки, — говорит она.
Тоня кивает.
— Зато она не кусается.
