— Почему последняя? — удивился я, но дед уже поехал и не услышал вопроса.
Когда мы доехали до дома и дед наконец остановился, я бросился к нему, схватил за руку и снова спросил:
— Почему конфета последняя?
Дед сначала юлил, но потом рассказал, что Юн-в-гору стал таким старым, что его забирают в дом престарелых, но Юнову клячу никто не хочет брать, потому что она тоже очень старая.
— Становиться старым вообще вещь поганая, — сердито буркнул дед и хлопнул своей дверью у меня перед носом.
— И что же с Юновой клячей будет? — крикнул я в запертую дверь.
Дед не ответил. Он заперся у себя, сидел там и злился на то, что и лошади, и дедушки стареют. Зато мне ответила Лена. Громко и ясно.
— Нет домов для престарелых лошадей. Поэтому ее отправят на бойню.
Я вытаращился на Лену. А потом как заору:
— Они не имеют права! — с такой силой, как Лена обычно кричит.
Я так и сказал маме. Я был весь зареванный и сказал ей, что они не имеют права отправлять на бойню таких умнейших лошадей, как Юно-ва кляча. И папе я тоже крикнул, что они не имеют права.
— Не имеют права, — серьезно откликнулась Крёлле.
— Трилле, милый, мы каждый год посылаем овец на бойню, и ты никогда так не расстраивался, — сказала мама и вытерла мне слезы.
— Юнова кляча не овца! — завопил я. — Нет, они ничего не понимают!
На следующий день я не мог думать ни о чем, кроме Юновой клячи, тихой смирной лошади, никому не сделавшей зла, но все равно обреченной на смерть. На математике я понял, что сейчас заплачу. Только этого не хватало! Я покосился на Лену. Она смотрела в окно. Как она сказала — нет домов для престарелых лошадей? Я встал так стремительно, что опрокинул стул.
— Эллисив, нам с Леной нужно немедленно уйти до конца уроков, — сказал я нервно.
Лена понятия не имела, что я затеял. Но без колебаний решительно сунула учебник математики в ранец и добавила с глубокой серьезностью на лице:
— Речь идет о жизни и смерти!
И пока Эллисив и остальные таращились на нас, от изумления открыв рты, мы с Леной выскочили из класса в обнимку с незастегнутыми ранцами.
— У тебя что-нибудь горит? — прохрипела Лена, когда мы добежали до леса у нашего дома.
— Мы откроем дом для престарелых лошадей! — крикнул я в азарте.
Лена остановилась на бегу. Не считая птичьих трелей и нашего сбившегося дыхания, в лесу было тихо. Я в тревоге посмотрел на Лену. Неужели ей не понравилась моя идея? Но тут раздался победный вопль:
— Трилле, вот здорово, что ты додумался до этого как раз на математике!!!
Дома был один только дед. Это нам повезло. Особенно потому, что в этом деле мы могли рассчитывать на одного только деда. Я присел рядом с ним под балконом.
— Юнова кляча может жить у нас в старой конюшне. Представь, как обрадуется Юн, что ему не нужно посылать ее на бойню! Я буду косить траву, сушить и ворошить сено, и убирать за ней, и кормить, а Лена мне поможет. Ведь правда, Лена?
Она неопределенно дернула плечом. Конечно, она всегда поможет немного в уходе за старой клячей. Я понял, что Лена радовалась из-за математики.
— Дед, и ты ведь тоже можешь помочь мне иногда? — спросил я тонким голосом, не решаясь даже посмотреть на деда. Дед растирал колено загорелыми старческими руками и задумчиво смотрел на море.
— Ты, например, можешь быть взрослым, у которого мы спросили разрешения, — сказал я еще более тонким голосом.
Как же трудно просить о таком! Я чувствовал, что слезы польются вот-вот, и старался сдержать их. Дед посмотрел на меня долгим взглядом.
— А почему нет? Неужели дружище Трилле и соседская кнопка не справятся с одной старой лошадью? — сказал он в конце концов.
В этот раз мы просто должны ехать в ящике его мопеда, сказал дед. По двум причинам. Во-первых, нам надо доехать до Холмов раньше, чем перевозчик с бойни увезет Юнову клячу. Во-вторых, нам надо доехать до Холмов раньше, чем дед успеет еще раз подумать.
— Потому что я, похоже, выжил из ума!
Мы резко затормозили во дворе перед домом Юна-в-гору. Там уже стояла одна машина. Это была машина Веры Юхансен. Она племянница Юна. Теперь она энергично помогала ему сложить вещи и убрать все, чтобы ехать в дом престарелых. Сам Юн-в-гору сидел на стуле и имел потерянный вид. Дед сунул руки в карманы комбинезона и молча поприветствовал своего лучшего друга.
— Дружище Трилле хотел спросить тебя кое о чем, — сказал дед и вытолкнул меня вперед.
— Я вот тут подумал… Нельзя ли мне взять твою лошадь, мы с Леной и дедом собираемся открыть дом для престарелых лошадей…
Стало звеняще тихо, я едва осмелился взглянуть на Юна. Он быстро протер здоровый глаз.
— Храни тебя Бог, мой мальчик, — сказал он, — но лошадка моя уплыла на пароме двадцать минут назад.
Стоя перед Юном-в-гору и глядя в его единственный печальный глаз, я думал, что больше никогда, никогда не смогу радоваться. Это было точно как в тот день, когда от меня уехала Лена. Та самая Лена, которая теперь сердито дернула меня за куртку:
— Э-эй, так мы открываем лошадиный приют или что? Прикончить лошадь — это, наверно, не минутное дело, да?
И она бросилась к мопеду. Нам с дедом осталось только ее догонять.
Пока дед заводил мопед, на крыльцо вышел Юн-в-гору. Он махал нам, и на лице его отражалось много разных чувств.
— Давай, дед, — крикнул я. — Гони!
И дед погнал. Я наконец-то понял, почему мама не разрешает ему возить нас в ящике мопеда. Когда он запрыгал по кочкам под горку, даже у Лены стало испуганное выражение лица. Мы ехали так быстро и нас так ужасно трясло, что я три раза прикусил язык. И все-таки мы опоздали.
— Давай же! Паром отошел! — завопил я.
— Сейчас же поворачивай обратно, дурацкий паром! — подхватила Лена.
Мы выпрыгнули из ящика и стали отчаянно махать руками.
Капитан заметил нас и увидел, наверно, что дед тоже немного махал, потому что он вернул паром к причалу. Паром пришвартовался со стуком, и матрос Биргер впустил нас на борт. У папы был перерыв на обед, так что его нигде не было видно.
— Если можно, не говори пока папе, что мы на борту, — попросил я матроса Биргера.
— Почему? — спросил он.
— Это немножко секрет, — ответила Лена. — У него сегодня день рождения.
Матрос Биргер посмотрел на деда, тот кивнул авторитетно.
