мудрец, который считает Его дураком». Соломон: «Разве ты не слыхал, какими богатствами наделил Он меня по мудрости Своей». Маркольф: «Слыхал. Знаю, правда, что где Господь захочет, там дождик и льет».
Засмеявшись, ответил царь Соломон: «Мои люди ждут меня снаружи, не могу дольше оставаться с тобой. Иди, скажи матери своей, чтобы она послала мне полный горшок молока от своей лучшей коровы и покрыла его коровьей лепешкой, ты же доставишь его ко мне». «Так и сделаю», — ответил Маркольф.
Царь Соломон, подняв шум во всем Иерусалиме, прибыл, как и подобает богатому и могущественному господину, в свой дворец. А мать Маркольфа, по имени Отброска, взяла полный горшок молока и, накрыв молоко горячим пирогом, послала его царю со своим сыном. Маркольф отправился по тропинке через луг, проголодался от жары и тут увидел лепешку коровьего навоза. Он тут же поставил горшок на землю, съел пирог, а лепешку навоза положил сверху. Пришел к Соломону и поставил перед ним молоко, покрытое навозом. Соломон спрашивает: «Почему горшок покрыт этим?» Маркольф: «А разве ты, царь, не приказал накрыть коровье молоко тем, что дает корова? Навоз-то, что, не коровий?» Соломон в ответ: «Не то я приказал». Маркольф: «А я так понял». Соломон: «Лучше бы молоко пирогом накрыли». «Так оно и было, но голод переиначил замысел». Соломон: «Каким образом?» Маркольф: «Я знал, что нет у тебя недостатка в хлебе, а поэтому, сам нуждаясь, съел пирог, которым было молоко накрыто и на его место исхитрился положить коровью лепешку».
Соломон: «На сей раз прощаем! Но если этой ночью ты не сможешь бодрствовать и бдеть вместе со мною, то по утру не сносить тебе головы!» Маркольф: «Славно». Наступило время бодрствовать, Маркольф и царь Соломон сели, но немногим спустя Маркольфа стало клонить в сон и он принялся похрапывать. Соломон его спрашивает: «Что, спишь, Маркольф?» А Маркольф: «Не сплю, а думаю». Соломон: «О чем думаешь?» Маркольф: «Думаю о том, что у зайца в хребте столько же позвонков, сколько на хвосте». Соломон: «Если не докажешь, быть тебе повешенным». Соломон замолчал, а Маркольф снова стал засыпать, похрапывая. Соломон его спрашивает: «Что, спишь, Маркольф?» А Маркольф: «Не сплю, а думаю». Соломон: «О чем думаешь?» Маркольф: «Думаю о том, что у сороки столько же перьев белых, сколько и черных». Соломон: «Если не докажешь, быть тебе повешенным». Соломон замолчал, а Маркольф опять стал засыпать, похрапывая. Соломон его спрашивает: «Что, спишь, Маркольф?» А Маркольф: «Не сплю, а думаю». Соломон: «О чем думаешь?» — Маркольф: «Думаю о том, что нет под небом ничего белее, чем день». Соломон: «А разве день и молока белее?» Маркольф: «Так оно и есть». Соломон: «Надо проверить». Соломон замолчал, продолжая бодрствовать, а Маркольф снова стал засыпать и храпеть. Соломон его спрашивает: «Что, спишь, Маркольф?» А Маркольф: «Не сплю, а думаю». Соломон: «О чем думаешь?» Маркольф: «Думаю о том, что ни в чем нельзя доверять женщине». Соломон: «И это надо проверить». И вот Соломон замолчал, продолжая бодрствовать, а Маркольф снова стал засыпать и храпеть. Соломон его спрашивает: «Что, спишь, Маркольф?» А Маркольф: «Не сплю, а думаю». Соломон: «О чем думаешь?» Маркольф: «Думаю о том, что природа сильнее воспитания». Соломон: «Не докажешь, быть тебе повешенным». На том ночь закончилась, и Соломон, утомленный бдением, улегся на свое ложе.
Маркольф, расставшись с царем, поспешил к сестре, по имени Дородина, и, притворившись опечаленным сверх меры, сказал ей: «Царь Соломон — недруг мой, не стерпеть мне его угроз и несправедливостей. Возьму-ка я нож, спрячу у себя под одеждами и сегодня, когда он ни о чем не будет подозревать, воткну нож ему в сердце — так и расправлюсь с ним. А тебя, дорогая моя сестра Дородина, прошу — не обвиняй меня, храни тайну и не рассказывай об этом моему брату Волопылу». На что Дородина ответила: «Дорогой мой брат Маркольф, не сомневайся, даже под угрозой смерти я тебя не выдам». После этого Маркольф с опаской возвратился ко двору.
Солнце, светящее по всей земле, озарило своими лучами царский двор. Соломон поднялся с ложа и воссел на трон во дворце своем. И тут по приказу царя поймали зайца и доставили ко двору, Маркольф насчитал у него равное число позвонков на спине и хвосте. Поймали и принесли царю сороку, и Маркольф насчитал у нее столько же черных перьев, сколько и белых. И тут, втайне от царя Маркольф принес таз с молоком, поставил его около дверей комнаты, закрыл все окна, чтобы дневной свет не проникал внутрь, и позвал царя. Когда царь попытался войти в комнату, он наступил в таз с молоком и расшибся бы, упав, но ухватился руками. Тут царь Соломон воскликнул в гневе: «Пропащая душа, что ты творишь?» Маркольф: «Не гневайся на меня! Разве не ты утверждал, что молоко белее дневного света? Что же ты тогда не увидел под своими ногами молоко, ведь при дневном свете ты можешь рассмотреть все что угодно? Рассуди справедливо! Я перед тобой безгрешен!» Соломон: «Погуби тебя Боже! Одежды мои залиты молоком, и я чуть из-за тебя не сломал шею, так-то ты передо мной безгрешен?» Маркольф: «А в другой раз уберег тебя, вот сядь и рассуди о том, о чем я тебе доложу».
Когда царь сел, Маркольф объявил: «Есть у меня сестра по имени Дородина, она — блудница, поскольку, забеременев, обесчестила всю мою родню, однако она все равно желает получить свою долю отцовского наследства». Тут Соломон произнес: «Пусть призовут его сестру, и мы выслушаем, что у нее есть сказать. Никого нельзя заочно судить!» Дородину позвали, она появилась перед царем, и тут Соломон засмеялся: «Вот уж точно, это сестра Маркольфа». Была Дородина приземистая и толстая, а от беременности еще толще казалась, из-за задницы и ног было не видно, лицом, глазами и сложением — всем она напоминала Маркольфа. Тут Соломон и говорит: «Скажи, чего ты требуешь от сестры своей». Маркольф встал и сказал во всеуслышание: «Открыто заявляю, о царь, перед тобою, что сестра моя стала блудницей, и понесла, как сами видите, и обесчестила все мое семейство, и к тому же она желает заполучить долю моего наследства. Посему молю, чтобы ты осудил ее, и она лишилась доли в наследстве». Услышав подобное, Дородина разозлилась и заорала во всю глотку: «Негодник! Почему это я не должна получить своей доли наследства? Разве я, как и ты, не появилась на свет благодаря Морколю?» Маркольф ответил: «Не получишь наследства, потому что твои прегрешения — это твой приговор». Дородина на это ответила: «Не сотворила я себе приговора, ибо если и грешила, исправлюсь. Но клянусь Богом и Его благами, если не оставишь меня, я расскажу такое, за что царь тебя повесит». Маркольф: «Жалкая блудница, что ты скажешь? Я ни перед кем не грешен». А Дородина ему: «Ты-то много грешил, ибо собираешься убить моего царя-повелителя. И если мне не верите, то поищите нож у него под одеждами». Приближенные стали искать нож и ничего не нашли, и тут Маркольф сказал: «Разве не правду говорил я, царь: ни в чем женщинам нет веры». Всех разобрал смех, а царь Соломон говорит: «Хитростью ты всего добился, Маркольф». Маркольф: «Не хитростью: ведь она во всеуслышание рассказала об обмане, которым я с ней поделился. А вот ее деяния — они взаправду». Соломон: «Но ты еще утверждал, что природа превозмогает воспитание». Маркольф: «Погоди немного, я тебе это докажу прежде, чем ты отправишься спать».
Прошел день, настал час трапезы, и Соломон вместе со всеми своими приближенными сел за стол. Маркольф, сев вместе с остальными, спрятал у себя в рукаве трех землероек. А был во дворце Соломона кот, выдрессированный так, что на протяжении всей ночной трапезы он на глазах у всех держал свечу двумя передними лапами, а сам стоял на двух задних. Все трапезничали, как и полагается, и тут Маркольф выпустил одну из землероек. Кот увидел добычу и захотел побежать ей вслед, но остановился из-за царского неодобрения. Со второй землеройкой произошло то же самое, и тут Маркольф выпустил третью. Кот ее увидел, свечу в сторону отбросил, побежал за землеройкой и поймал ее. Маркольф увидел это и сказал царю: «Вот, царь, на твоих глазах я доказал, что природа превозмогает воспитание». На это царь Соломон сказал, слугам своим: «Уберите его с глаз моих, а если еще появится, спустите на него всех собак». А Маркольф отвечал: «Вот теперь точно могу сказать, дурной это двор, ибо нет здесь справедливости». Выгнанный Маркольф стал рассуждать про себя: «Ни мытьем, ни катанием мудрый Соломон от плута Маркольфа покоя не добьется!»
На следующий день Маркольф поднялся со своей постели и стал размышлять, как бы ему попасть на двор к царю, да так, чтобы и собаки не тронули. Пошел, поймал живого зайца, спрятал его у себя под одеждой и возвратился ко двору. Слуги Соломона, едва завидев его, спустили царских собак. Маркольф же выпустил зайца. И собаки тут же оставили Маркольфа, погнавшись за зверьком. Вот так Маркольф предстал перед царем. Царь, увидев его, спросил: «Кто же впустил тебя?» Маркольф: «Хитрость, никак уж не милосердие!»
Соломон сказал: «Смотри, не плюй сегодня никуда, кроме как на голую землю». Но все плиты во дворце были застелены покрывалами, а стены драпированы завесами. А у Маркольфа был сильный кашель и во время разговора горло першило — и тут он увидал, что перед царем стоит один лысый. От превеликой нужды, а никакой голой земли, куда сплюнуть, поблизости не было видно, он собрал всю слюну,
