это обернется лишь пользой. Вспомните, как люди жили в старые времена, довольствуясь плодами, что приносили им деревья да прочая растительность. Они жили дольше, они были сильнее, нежели те, что живут сегодня. Они не знали поваров, кто готовил бы им изысканные блюда, голод был их единственной и наилучшей приправой к пище, а труд и занятия — поварами, что приготовляли такую приправу. Если вы решитесь испробовать эту приправу, сготовленную такими поварами, вы сможете застегнуть свой костюм еще на одну пуговицу и будете меньше, чем сейчас, напоминать своим обличьем Борея. Если же нет, то я здесь бессилен и не стану больше обращаться с призывами к вашему глухому богу, а точнее, желудку. И тогда вот какая судьба вас ожидает. Угнездятся в вашем теле многие болезни, вызванные лишь вашей неумеренностью в пище, вы сделаетесь совершенно не способны ни к какой службе, а также и к семейной и домашней жизни. Глупцом проживете вы свой век, глупцом и болваном умрете, и случится это гораздо скорее, чем если бы стали вы придерживаться более умеренной диеты. Потворство и баловство, с коим вы относитесь к своему брюху, не приведут ни к чему иному, потому что и цели у вас другой нет во всей жизни, как только прокормить свою утробу. И в конце концов вы сами сделаетесь пищей для червей.
Чревоугодник с трудом двинулся к воротам, а Насмешник бросился следом, надеясь, что и свита у этого человека будет такой же обширной, как и его фигура, потому что у богатых всегда полно друзей и товарищей и они остаются в одиночестве, только когда сами того пожелают.
— Кто это? — спросил Фидо.
— Весьма манерный господин, — ответил Насмешник. — Кланяется не переставая, прямо как попугай. Я не успел еще и рта раскрыть, чтобы спросить, что ему угодно, а он уже сдернул с головы шляпу, а коленками истер весь ваш порог. Я пригласил его войти. Весьма к тому же умелый парень, сама любезность, улыбается не закрывая рта. Вот он глядит на вас, сэр, стоя с непокрытой головой. О, какое нам открылось редчайшее и изумительное зрелище! Трижды он поцеловал свои пальцы и на трех шагах сделал три изящных поклона. Вот он приближается к вам. Он, похоже, полагает, что перед ним Папа Римский, и собирается припасть к вашим ногам.
— Перед нами не циник и не критик, это и не Мом [32], который стал бы с вожделением цепляться за любую гнусность, попадающуюся на пути. Ему не важно, каков человек сам по себе, главное — чтобы он был богатым. Там, где богатством не пахнет, его застать невозможно. Если он улыбается, глядя на вас, не следует думать, что это просто от веселья. Если же он дает труд своим ногам, то для этого тоже всегда имеется скрытая цель и причина. И подлизываться, как спаниель, и преследовать вас, как навязчивая собачонка, он будет, лишь руководствуясь собственными расчетами и интересами. Что бы вы ни сказали, он поклянется в том же самом. Что бы ни сделали — он станет вас ободрять и поддерживать. Если вы пьяница, он издевается над трезвой жизнью, придумывая для трезвенников массу оскорбительных кличек. Вам по душе распутницы? Он начнет почесывать, где вовсе и не чешется, и дразнить ваш слух сладострастными историями. Вам не чужда добродетель? Он превознесет ее до небес. Вам не знакомо дурное? Он вообще не знает, что это такое. Он с непомерным усердием восхваляет то, что вам по нраву, и с жесточайшей суровостью ругает то, что вы не любите. Однако его слова ничего не стоят. Он не задумывается о том, что именно говорит, он не воздает должное самому предмету, у него всегда — или слишком много, или чересчур мало. Мера и истина ему неведомы. Для своей цели он извратит любые идеи. Если вы трусливы, он называет вас мудрым и осторожным человеком, если распутник — настоящим либералом. Скряга? Бережливый и предусмотрительный. У вас большая голова? Это признак ума. Маленькая? Такая свойственна всем великим. У вас длинный нос? Великолепное украшение, он знал одну знатную даму, которая на другие и смотреть не могла. Короткий? Красивее и быть не может. У вас румяные щеки? Признак здоровья. Вы бледны? Загадочно и привлекательно. У вас высокий рост? Все, кто ниже вас, — карлики. Вы коротышка? Тогда все остальные — дылды и оглобли. Одним словом, в любом грехе он будет вам подпевать, потворствовать любой вашей глупости и отвратительному сумасбродству. Таков он, потакатель богачам, смертельный враг неимущим, насквозь фальшивый, подобострастный прихлебатель.
И жизнь ваша в конце концов окончится плачевно. Да, какое-то время вам будет хорошо и вы будете пользоваться людским расположением, но когда обнаружится, что ваши утверждения фальшивы, дружба неискрення, а советы вредны, тогда можете сказать последнее «прости» своему счастью. Любившие вас станут бояться пуще смерти, те, кто вам верил, не выслушают ни одного слова, хотя бы и стали вы говорить им чистую правду. Бывшие благодетели первыми отрекутся от вас и станут публично поносить вас и позорить, добиваясь вашего полного уничтожения. Ибо вы, как последний предатель, потворствовали их падению тем, что скрывали их ошибки и поощряли дурные дела.
Прихлебатель отошел прочь, а в дверь опять постучали.
— Кто там? — спросил Фидо.
— Это, несомненно, очень красивая женщина, — ответил Насмешник. — Разве по запаху не чувствуете? Глаз у нее быстрый, вон как стреляет. Волосы чудесные, были бы свои такие. Высокий лоб, если только не выбрит, лицо дивной красоты, жаль, что нарисованное. Шея белая, потому что покрыта белилами, спина прямая, оттого что в корсаже, талия тонкая, потому что затянута, хорошенькая ножка, но все благодаря стараниям сапожника. В общем, создание редкой красоты, но не ведающее, что такое честь.
— О si fas dicere [34]. Нагой пришла она в этот город, нагой она его и покинет, если только не придется ей каяться, обернувшись с головы до ног в белые одежды, как она того заслуживает. Ее муж женился на ней из любви, но ей неведомо, что это такое, и вряд ли ему удастся научить ее этому. Ее главное желание — щеголять наравне с самыми красивыми и развлекаться в обществе самых шумных и веселых. Она хочет, чтобы ей поклонялись, как императрице, и чтобы служили ей, как герцогине. Она завидует всем, кто выше по положению, и не доверяется никому, кроме таких же беспутных, как сама. Ни одна модная вещица не может ускользнуть от ее внимания, ни одно любопытное зрелище не должно остаться ею не замеченным. Ни единой безделицы, о которой только она услышит, не может она пропустить. Покупать она будет лишь самое дорогое, наряжаться — только в причудливое и изысканное, вкушать — лишь наилучшее. Ее муж, честный человек, дома становится игрушкой в ее руках, а на людях — шутом и посмешищем для ее товарок, таких же, как она, попрыгуний. И они забавляются, показывая на него пальцем. А сам он страшится ее пуще смерти. Днем он боится к ней приблизиться, потому что она всегда готова обмануть, ночью же не хочет возлечь с ней, потому что не верит ее ласкам. Он не в силах ее прокормить, так она переборчива в еде, не в силах ее одеть, так дорого обходятся ее наряды. Он не умеет угодить ей ни словами, потому что она очень придирчива, ни делом, потому что она чересчур избалованна. Если он хочет добрым советом наставить ее на правильный путь, она отговаривается тем, что не разумеет его ученых речей. Если он шутит и подтрунивает над ее выходками, то он насмешник и задира. Если он не дает ей денег, то она способна вырвать их у него любыми клятвами, любой ценой, хотя бы ей за то грозила виселица. Если он не пускает ее за порог, то весьма возможно, что, когда он сам в следующий раз отправится из дому, его арестуют на улице за неуплату какого-нибудь долга, в
