Говорит Р.: — С того времени прошло уже около двадцати дней. Как-то раз я неспешно прогуливался в церкви Св. Павла, ожидая своих знакомых, с которыми должен был встретиться, когда заметил, что мимо меня прохаживается один джентльмен, разодетый в шелковые одежды, расшитые золотом и изукрашенные каменьями, в сопровождении трех или четырех слуг в ярких ливреях. Я посматривал на него с благосклонностью, давая тем самым понять, что мне приятен его облик, в особенности же его наряд. И он тоже, проходя мимо меня, всякий раз бросал на меня полные значения взгляды. Не хмурился, как будто затаил какое-нибудь зло или же презрение в мой адрес. Скорее по его взглядам можно было заключить, что я ему чем-то весьма понравился и он был бы не против завязать знакомство, если бы нам представилась такая возможность. И пока я размышлял, как следует мне понимать его поведение и что он за человек, — вам ведь известно, какова человеческая натура в делах подобного рода, сколь мы любопытны, особенно если дело касается проявленного к нам внимания, — он повел со мной разговор, чем, признаюсь, несколько меня разочаровал. «Сэр, — сказал он, — сдается мне, что нас привели сюда схожие обстоятельства, ибо вот уже более получаса, как вы ходите взад и вперед в полном одиночестве, и иногда ваше лицо становится таким печальным и грустным, будто вас снедают тайные страдания, а одиночество вы больше не в силах переносить. О себе же могу сказать, что, хотя и сохраняю внешнее спокойствие, вовсе не испытываю его в душе. Ибо если бы все обещанное исполнялось, я бы прямо здесь, вот у этой чаши со святой водой, получил бы немалую сумму денег в долговых договорах, облигациях и прочих бумагах, скрепленных печатями, составление коих стоило мне дважды по сорок шиллингов. Но ничего не поделаешь, это уже не моя печаль, и, если в этот раз меня проведут, я сумею взять свое при другом случае. Пусть угли раздувают те, кто продрог. Хотя должен признаться, что неверность слову ранит меня сильнее любой другой обиды, так противна она моей природе. Вам же, если ваше недовольство промедлением так велико, как мне представляется, могу посоветовать умерить свою печаль. Вы ведь, как мне кажется, не из тех, кто полезет в воду, не зная броду, но их тех, кто всегда может найти хорошую и надежную переправу. Поэтому спешу вам предложить — давайте же оставим нашу ненужную печаль и поговорим о приятных предметах, которые взбодрили бы наш дух, ведь день уже в самом разгаре и скоро наступит час обеда. Может статься, нам представился случай завязать новое и приятное знакомство». «Сэр, — ответил я ему, — что касается причины, побудившей меня провести здесь так много времени, на не слишком важна, да и не имеет ни малейшего отношения к тем материям, о которых вы недавно рассуждали. Однако же одиночество способно любого привести в весьма мрачное расположение духа».

«Что же, — сказал он тогда, — если ваш дух не отягощен никакими иными заботами, ваше бремя будет не трудно облегчить, ибо неглубокая печаль быстрее забывается. Однако скажите же, сэр, состоите ли вы при дворе? Кажется мне, я уже где-то вас встречал, но не могу только припомнить, где именно».

М.: — Клянусь святой Марией, ловкий парень! Прекрасно представляю себе, что было у него на уме. Однако же продолжай.

Р.: — Я ответил ему, что состою при дворе совсем недавно, всего несколько месяцев как окончил учебу, и поступил теперь на службу к лорду канцлеру Англии. Что моя цель — набраться опыта и умения, дабы применять их в дальнейшей жизни, а также приобрести опору и поддержку, при помощи которой я мог бы строить свою жизнь. А он снова пустился в пространные рассуждения на тему о том, как многие замечательные люди по незнанию совершают опрометчивые поступки, сбивающие их с верного пути, подрывающие их твердое положение и в конце концов повергающие их в пучину самой жестокой и безысходной бедности. А также о том, как другие люди, наделенные разумом и привыкшие с усердием трудиться, но не имеющие в жизни такой надежной опоры, вынуждены терпеть страдания от тиранических нападок.

«И поэтому, — говорит он, — я не могу не восхищаться вашим усердием, проявляемым на придворной службе. А я уж постараюсь сделать для вас все возможное, чтобы вам помочь, и не нарушу при этом интересов милорда вашего господина. Ибо хотя повидал я многих знатных господ (некоторые из них частенько приглашали меня к себе отобедать и быть товарищем в их развлечениях), однако его одного ценю я превыше всех остальных. Должен сознаться вам со всей искренностью, что и своим положением я во многом обязан его дружескому участию. Теперь, когда я провел здесь столь долгое время и много успел повидать, я не стану скрывать от вас правды. И если мы решим продолжить паше знакомство и благодаря частым встречам укрепим пашу дружбу, я непременно смогу преподать вам кое-какие ценные уроки. И с этими намерениями, дабы нам принести друг другу обоюдную пользу, прошу вас, если у вас нет других обязательств, отобедать нынче со мной. И хотя трапеза вас ожидает весьма скромная и умеренная, стакан доброго вина я вам обещаю, а прочие недостатки кухни окупятся теплым дружеским приемом».

«Благодарю вас, сэр, — ответил я, — я не заслуживаю такой любезности. Но раз уж я провел здесь столько времени, мне следует остаться еще на один час и посмотреть, сдержат ли те, кого я жду, свое обещание. По этой причине позвольте мне избавить вас от своего общества до следующего, более подходящего случая».

«Нет, нет, — возражал он, — я не пожалею и двадцати фунтов, лишь бы милорд, ваш хозяин, увидел, какое почтение я питаю даже и к последнему пажу из его свиты, что отношусь к нему как к своему самому дорогому родственнику. А посему забудьте все ваши отговорки и готовьтесь отобедать нынче со мной. А наши слуги пробудут здесь до двенадцати часов, и, если ваши друзья появятся, они приведут их ко мне домой. Мне нравится, когда благородные люди держатся вместе, как репейные колючки».

М.: — Ну и как? Вы пошли вместе?

Р.: — А что еще мне оставалось? Ты думаешь, я смог бы отказаться от такой теплой дружбы и такого полезного знакомства?

M.: — О нет! Увы, увы! Как легко поддается кроткий ягненок, когда его ведут на бойню! Как быстро неопытные юнцы попадаются в искусно расставленные силки прожженных негодяев!

Р.: — В его доме, когда мы туда прибыли, я увидел стол, покрытый узорчатой скатертью, буфет, заставленный отличной посудой. Вскоре к нам вышла благородная дама, его супруга, облаченная в вышитый шелковый наряд. Голову ее венчал убор, расшитый золотом и жемчугами. Шею украшало не менее роскошное колье, в котором сверкал целый букет замечательных бриллиантов. Ее пальцы унизывали