тому назад.

– Извините, графиня.

Возникло неловкое молчание. Нотариус открыл одну из папок, словно ему надо было уцепиться за что-то осязаемое.

– Конфискация имущества вашего отца была объявлена, стало быть, Фуше тоже еще не знает… – Он помолчал, потом задумчиво продолжил: – Это многое меняет. Я полагаю, вы знаете, где находятся деньги и бумаги?

Странные противоречивые чувства боролись в Каролине. Вспомнился вечер перед их бегством из Розамбу: часовня, отец, показывающий ей каменную плиту за алтарем.

– Думаю, что да, – ответила она.

– Послушайте меня хорошенько, графиня! Действуйте так, словно вы этого не знаете. Возьмите кредит, я поручусь за вас. И уезжайте из Парижа. Переждите события в Розамбу. Как знать, может, через несколько недель все изменится, и тогда мы получим назад двадцать тысяч франков за лошадей, проданных с аукциона.

– Моего Месяца продали с молотка! – Каролина даже вскочила. Цифры, акции – все это ей ничего не говорило, но Месяц… Только теперь она поняла, что произошло. Ей принадлежало лишь то, что было на ней. Прочь из Парижа! Она больше даже не имела права стоять там, где стояла. – Почему вы это не предотвратили? Кто продал Месяца? Я должна вернуть его, сколько бы он ни стоил!

Нотариус поднял взгляд от бумаг. Всю свою жизнь он служил разуму и целесообразности, но любил всегда другое – иррациональное.

– Я побеспокоюсь об этом, как только будет возможно. В настоящее время у нас связаны руки, и у меня тоже, – он поднялся, взял ее руку. – Не делайте ничего необдуманного! Подождите. Не надейтесь на справедливость – в Париже сейчас важно одно: быть на стороне победителя, – он замолк, однако не выпускал ее руку, как озабоченный отец, который боится произнести одно неверное слово.

– Благодарю вас, – она улыбнулась. – Я запомню ваши слова. – Шурша юбками, она направилась к двери.

Как она похожа на своего отца, думал Сорель, провожавший ее взглядом. Когда у других мужество уже на пределе, у нее оно только просыпается.

Карета катилась по мосту Пон-Неф. Легкий ветерок надул занавески и принес с собой немного затхлый запах Сены, запахи апельсиновых деревьев и мятного лимонада, которым торговали девушки под разноцветными зонтиками. Улица Сент-Онорс, Вандомская площадь, элегантно одетые люди, роскошные витрины. Она была богата, очень богата. Ее отец спас деньги от Фуше, она знала, где они лежали, но для нее они были не состоянием, а свободой. Деньги были оружием, они означали власть. Она постучала в окошечко Бату.

– В «Палатин».

И когда через несколько минут владелец отеля «Палатин» назвал ее герцогиней, она поняла, что деньги – еще и волшебная палочка. Она шагала по голубому лугу толстого бельгийского ковра, вдыхала сладкий аромат белых лилий, которым было тесно в сужающихся книзу золотых вазах; пажи в белых костюмах в стиле рококо и посыпанных серебристой пылью париках открыли перед ней двустворчатые двери номера- люкс: ее глазам предстал салон в белых и золотых тонах, на столике стояли охлажденное шампанское и разнообразные паштеты. Безмолвная горничная исчезла с платьями, выгруженными из дорожной корзины, и вскоре принесла их обратно отутюженными. Парикмахер с усталыми глазами и быстрыми, легкими движениями предложил свои услуги.

Только она осталась одна, как снова постучали в дверь и курьер передал ей узкий конверт, дав понять, что должен ждать ответ. Она вскрыла конверт и увидела герб: золотая колонна, обвитая змеей. Невозможно было выбрать более характерный герб для герцога Отрантского, чем этот. Он просил о встрече на набережной Вольтера. В два часа.

Она и полдня не пробыла еще в Париже, как он уже знал об этом. У нее в запасе был час. Этого времени хватило бы, чтобы быть далеко от Парижа… Но нет, этой радости она ему не доставит и не убежит от него. Она повернулась к курьеру:

– Я буду вовремя.

Она долго в раздумье стояла перед платяным шкафом и пыталась представить себе того Фуше, о котором до этого никогда не думала, мужчину, который собирается жениться на молоденькой девушке. В конце концов она выбрала атласное платье цвета лаванды. Это был верный цвет для серого кабинета на набережной Вольтера. Сверху она набросила чуть более темную накидку того же цвета из тончайших кружев, которая гармонично легла на блестящий атлас, а на шее расцветала слегка обозначенным воротником а-ля Мария Стюарт.

Шаги служащего шаркали перед ней по лестницам и коридорам, двери открывались и закрывались. Секретари проверяли ее пропуск, ставили на нем печати. Она все дальше углублялась в лабиринт, который Фуше избрал в качестве своей цитадели. Каролина давно уже запуталась, в какой части здания она находится, и совсем перестала ориентироваться. Этот путь через нескончаемые серые коридоры должен был вселить неуверенность даже в того, кто не имел никаких оснований для страха. Отворилась новая дверь, высокие потолки, темные закрытые шкафы, пыльный серый свет.

– Месье президент! – прошипел за ней служащий.

Она стояла перед Фуше.

Она заставила себя молча присесть в реверансе. Подняв голову, она наткнулась на два холодных рыбьих глаза на бесцветном лице. Ядовитая улыбочка играла на его губах. Он указал на стул с высокой спинкой.

– Как это говорится? Раскаявшийся грешник вдвойне дорог…

Она прибегла к обычной женской уловке и потупила глаза. Лишь снова совладав с собой, Каролина подняла голову. И как только она могла надеяться, что этому человеку свойственно хоть что-то человеческое!

– С радостью вижу, что недооценил вас, графиня. Признаюсь, я не рассчитывал на то, что вы последуете моему вызову.