тогда с таинственным убийством в комнате девушки из ресторана.
И нервное поведение Тани, ее неприязненный взгляд, порывистость движений Сергей Никитич Агеев приписал главным образом тому, что проявил невыдержанность сам. Проявил недостойную настойчивость, навязывался с неслужебным разговором… Ведь он безразличен Татьяне Петровне, в разговоре на берегу она ясно дала понять, что ее сердце принадлежит другому…
Смущенный, расстроенный, мичман все же взял у нее из рук книгу. Взял почти машинально, преодолев легкое сопротивление. Недоумевал, почему с таким беспокойством, с затаенным испугом смотрит на него Таня.
Но он должен был высказаться, слишком наболело на сердце…
А Татьяна Петровна явно не хотела поддерживать разговор, хотя бы по поводу книги.
Едва лишь он завладел книгой, она резко сказала:
— Это техническая. Для специалистов.
— Техникой я интересуюсь…
Она хотела взять книгу обратно. Все получилось не так, как мечталось. Явно не налаживался разговор. Он шагнул к лампочке у рубки, продолжал перелистывать толстый том, не запомнив его названия, не видя страниц. Запомнил только массивность, вескость книги, толщину ее переплета.
— Татьяна Петровна, — сказал Агеев, — там, на берегу, давеча, вы мне вместо любви дружбу свою предложили. Ясно вижу — это вы по доброте душевной, чтобы не очень я огорчался. Только, может быть, и вправду нужна вам моя дружба?
Она молчала. Он продолжал, перелистывая книгу:
— Беспокойной вы стали, тревожной, вижу — душа у вас не на месте… Если могу чем помочь…
— Оставьте книгу в покое!
Этот окрик прервал его на полуслове. Глубоко обиженный, протянул ей толстый том. Она снова сжала книгу под мышкой.
— Сергей Никитич, не сердитесь на меня, извините. Мне нужно идти… Это вы тот роман принесли? Давайте, оставлю его в передвижке. Завтра приходите.
Спускаясь в люк, она запнулась было о высокий стальной порог, но удержалась на ногах, крепко прижала книгу локтем…
Это была тревожная, беспокойная, бессонная ночь. После полуночи на стапель-палубе ударил оглушительный взрыв, взметнулось в небо отвесное дымное пламя.
Вспышка была такой высоты и силы, что, как сообщили с берега и с соседних кораблей, там предположили: не ударилась ли о док попавшая сюда каким-то чудом плавающая мина. Осветили док прожекторами, запрашивали — нужна ли помощь.
Широкий дымовой гриб поднимался над доком все выше, сплошной черно-бурой завесой затягивал понтоны и башни.
Моряки дока не растерялись. Все оказались отлично подготовленными к борьбе с огнем и водой. Все мгновенно разбежались по местам.
«Повреждены и затоплены отсеки шестой и седьмой. Крен на правый борт. Пожар продолжается» — было сказано в переданной по трансляции «вводной».
— Открыть отсеки шестой и седьмой. Аварийной партии приступить к заделке пробоины! — гремел в мегафон голос Агеева.
От горевших дымовых шашек плыли густые клубы душного чада. Сквозь чад и пламя пылающей пакли матросы тащили доски, упорные брусья, жидкое стекло, разворачивали на палубе пластырь. Водолазы Костиков и Коркин первыми спустились в понтоны…
Эта ночь была беспокойной не только на рейде.
Перед рассветом на горизонте, со стороны открытого моря, взлетали в небо сизые прожекторные лучи, световые лезвия прорезали забитый облаками край неба, медленно опускались к воде.
Утром сигнальщики с вернувшегося из учебного похода эсминца, сменившись с вахты, выйдя для перекура на пирс, рассказывали друзьям, что увидели в море перед рассветом.
В прибрежной полосе, на траверзе новостроек Электрогорска, они увидели рыбачий бот, крепко взятый в световую вилку прожекторными лучами.
Странно было то, что широкий парус суденышка, на мгновение забелевший в скрестившемся на нем прожекторном свете, вдруг свернулся, исчез — и мотобот на необычайной скорости, резко лавируя, стал вырываться из мчавшегося за ним света.
Мотобот круто уходил в море, за линию наших территориальных вод, и наперерез ему пронеслись мимо эсминца два пограничных катера. Катера, догоняя мотобот, не спускали с него своих ослепительных прожекторных глаз…
— Верно, контрабандиста поймали, — сказал сигнальщик, закончив рассказ.
— А может, ушел? — усомнился один из слушателей.
— От наших пограничников попробуй — уйди!.. А что это у вас за взрыв такой был?
Но спрошенный матрос с ледокола промолчал, раскуривая папироску, и сигнальщик с эсминца не повторил вопроса…
Глава одиннадцатая
НАЧАЛО ПОХОДА
На рассвете зазвонили колокола громкого боя. Моряки вскакивали с коек. Узкий и длинный кубрик, легкое покачивание под ногами, на подволоке — забранные железными сетками яркие лампы…
Крепкий сон подчас лишает ориентации, переносит в былые, опалившие душу дни.
Налет вражеской авиации? Атака подлодки?
Нет, это не боевая тревога. Это аврал. Звонки: длинный — короткий, длинный — короткий… Аврал.
Внутри башни плавучего дока, в кубриках, пахнущих теплым металлом и свежей краской, люди натягивали сапоги и одежду, срывали с вешалок фуражки. Выпрыгивали по трапам на верхнюю палубу, в тусклый и мокрый полусвет утра, занявшегося над шквалистым морем.
И боцман Агеев, быстрее всех одевшийся в каюте старой баржи, опередив водолазов, скользнул по штормтрапу, свисавшему с усеянного закрашенными вмятинами борта. Спрыгнул на палубу дока.
Док двигался в открытом море. Дул порывами настойчивый ветер. Холодный дождь падал не отвесно, а летел прямо в глаза, параллельно пенистым бесконечным волнам. Вечером море было нежно-зеленым, гладким, как шлифованный малахит, а сейчас, куда ни бросишь взгляд, расстилаются хребты серых, закипающих пеной волн.
На вершине доковой башни сигнальщик, прикрыв глаза козырьком ладони, всматривался вперед, читал вспышки на мостике ледокола.
— Из-за чего шум? — спросил молодой лейтенант Степанов. Он был в одном кителе, жмурился под бьющим в лицо дождем.
— Входим в Зундский пролив! — сказал вахтенный офицер. Ветер хлопал длинными полами его резинового плаща. Вода стекала по надвинутому на лицо капюшону.
Ветер рванул вздувшийся капюшон, сдергивал его с головы. Вахтенный офицер встал спиной к ветру.
— Вам бы лучше шинель надеть, товарищ лейтенант! — сказал вахтенный офицер. — Принят семафор командира экспедиции: «Тросы выбирать, на сто метров подтянуться к ледоколу».
Лейтенант исчез в тамбуре.
Снова работа с тросами! Только вчера, выйдя из огражденной части канала, вытравили буксир с дока на «Прончищев» до трехсот метров, чтобы идти открытым морем. Сейчас, входя в узкости Зунда, при плохой видимости, со шквалистыми дождями, опять укорачивают тросы… Чтобы не сбить навигационного
