— Кушать можно идти, Сергей Севастьянович, — доложила Потапову Таня.

Она стояла на мостике ледокола, вытянувшись почти по-военному, опустив вдоль накрахмаленного фартука смуглые девичьи руки. Под белой косынкой мягкие курчавые волосы оттеняли немного утомленное, бледное от недосыпания лицо. Но продолговатые черные глаза Тани смотрели, как всегда, с ласковым вниманием.

Как служащая ледокола, она обращалась к капитану «Прончищева» и в то же время окидывала взглядом стоящих рядом, давала понять, что приглашение относится и к ним.

— Ну как, прошла головная боль? Лучше чувствуете себя? Глаза-то совсем сонные! — сказал капитан Потапов.

— Куда лучше, Сергей Севастьянович. Ветерок обвевает, а отоспаться всегда успею, — отозвалась Таня.

— Ну, значит, прирожденная морячка! Приглашайте офицеров, я буду обедать позже. — Потапов отвернулся, стал всматриваться в берег.

— Прошу кушать, товарищ капитан первого ранга, — шагнула Таня к Сливину.

— Слушаюсь, товарищ руководитель питания.

Сливин вложил свой тяжелый бинокль в футляр, скинул ремешок с шеи, взглянул на Олсена.

— Гаа сизе миддаг, товарищ Олсен… Прошу кушать.

— Мангетак. Спасыбо, — сказал улыбаясь Олсен.

Они прошли в штурманскую рубку, откуда внутренний трап вел в капитанский салон. Курнаков склонялся над матово-серым разворотом карты на штурманском столе. Игнатьев перелистывал лоцию, сидя на диване.

— Штурман, обедать! — проходя мимо Курнакова, пригласил Сливин.

— Есть… Сейчас меня лейтенант Игнатьев подсменит.

Сливин пропустил Олсена вперед, вслед за ним спустился в салон. Войдя в салон, не сел сразу к столу, глянул в зеркало, обдернул белый китель, прошелся по каюте, взглядывая на барометр и в иллюминатор.

Андросов и Олсен стояли, положив руки на спинки кресел. Ждали Курнакова, чтобы, по морскому обычаю, всем сразу сесть за стол.

В дверь постучали. Четко, по-строевому в каюту шагнул рассыльный.

— Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться к капитану третьего ранга?

— Обращайтесь, Лютиков.

— Товарищ капитан третьего ранга, раненый вас просит к себе. Беспокоится. Одного вас просит зайти, — понизив голос, сказал Лютиков Андросову.

Андросов вопросительно взглянул на Сливина.

— Может быть, сперва пообедаем, Ефим Авдеевич? — сказал Сливин.

— Я бы лучше сейчас прошел, Николай Александрович.

— Ну идите. Начнем обедать без вас.

Фролов лежал, откинув забинтованную голову на подушку. Его лицо было желтовато-бледным, ввалились прикрытые длинными ресницами глаза. Андросов тихо подошел к койке.

— Товарищ капитан третьего ранга! — приподнялся ему навстречу Фролов.

Молодой военфельдшер, мечтательно глядевший в иллюминатор, порывисто обернулся.

— Лежите спокойно, больной! — военфельдшер решительно шагнул к койке. — Докладываю, товарищ капитан третьего ранга, что при резких движениях могут усилиться последствия травмы головы. Вы же мне обещали, больной, — почти умоляюще он перевел взгляд с Андросова на Фролова.

— Слышите, Дмитрий Иванович, что доктор говорит?

Фролов откинулся на подушку.

— Ну, что у вас за срочность? — Андросов присел на койку, в ногах у раненого.

Фролов потянулся к нему всем телом.

— Доктора ушлите, — лицо его начало краснеть, лихорадочно блестели глаза.

— Товарищ Суриков, прошу вас на минутку выйти. Не бойтесь, не растревожу вашего пациента, — взглянул на военфельдшера Андросов.

Военфельдшер хотел было что-то сказать, но только приподнял плечи, шагнул из каюты. Андросов пересел ближе, взял в руку слабые пальцы Фролова.

— Помните — вам волноваться нельзя. Торопитесь медленно, как говорит наш боцман.

— Не сердитесь на меня, товарищ капитан третьего ранга? — чуть слышно спросил Фролов.

— Да, есть серьезные основания для выговора вам. Вы допустили ошибку, зайдя в этот бар. Знаете, как следят за границей за каждым нашим движением? Но уж если получилось такое… Вы ведь, как рассказывают товарищи, только хотели остановить этого мерзавца, чтобы не бил негра?

Фролов слабо кивнул.

— Смотреть спокойно на такое фашистское зверство… Невозможно это советскому человеку.

Фролов закивал, его глаза просветлели.

— А вот ваш друг Жуков — он проявил настоящую выдержку. Во-первых, успел отвести руку того субъекта, ослабил удар кружки. Иначе попросту раскроило бы вам череп… А когда началась свалка, Жуков вместе с Илюшиным подхватил вас, вытащил из бара.

— Так была-таки там драка?

— Да, американцам намяли бока. В баре оказались норвежские рыбаки и матросы, они показали свое истинное отношение к «заокеанским друзьям». Думаю — если бы не полиция, едва ли тот шкипер ушел бы на корабль своим ходом. А вот если бы наши приняли участие в драке — пожалуй, вы не отделались бы так счастливо, как теперь.

Фролов глядел с упреком.

— Да, вы отделались счастливо, — сурово сказал Андросов. — Судя по всему, тот молодчик только ждал повода для покушения. Возможно, он был не один. И расправиться с вами троими могли уж не кружками, а ножами, могли пустить в ход револьверы.

— Я, товарищ капитан третьего ранга, вот зачем вас позвал… — У Фролова перехватило дыхание, он провел языком по бледным губам. — Хотел доложить, что раньше того человека видел.

— Какого человека?

— Того, что меня кружкой ударил.

Андросов выжидательно молчал.

— Я его на пирсе видел, около ледокола. Он тогда к самому борту подошел, подмигивал, словно кого-то с «Прончищева» вызывал. Сперва я подумал — он Тихону Матвеевичу, стармеху нашему, мигает. Мичман Агеев это дело опроверг. Сказал, это, может быть, какой-нибудь норвег на Танечку нашу засмотрелся. Я Ракитиной это в шутку и передал.