дождь, и с шипением гасли черные пни, наливались водой обожженные болота, ручьи разом вспухали, реки мутнели и в просветленном воздухе отовсюду слышался звучный рев взыгравшей воды. Дожди вызывали дикие паводки и наводнения. Бешено устремлялись вниз мутные потоки, вода уносила целые острова, намывала новые, срывала бугры, катила камни, заливала долины. И горе тем, кого заставал в низине поток! Долго потом пировали вороны над распухшими телами животных, полузасыпанных песком и илом!

Такая вот коварная, страшная Колыма ждала пришельцев, приготовив им полную меру смертных неожиданностей и непреодолимых препятствий.

И все же они шли. На восток, на север и еще на север.

В зеленых долинах, наполненных таинственным бормотанием холодных, как лед, ручьев, кое-где подымались дымки костров. Приглушенно звенело о камень железо. Настороженно озираясь, ходили вдоль речек плохо одетые бородатые люди с лотками в руках. Гремела в лотках галька, шуршал смываемый песок, жадно вспыхивали глаза старателя, когда на дне лотка он замечал тусклые крупинки золота. Прежде чем положить добычу в мешочек у пояса, старатель не раз и не два всматривался в зеленые кусты за своей спиной. Всюду были враги. Чуть проморгал — и нет тебя.

Кому «фартило», тот работал не разгибая спины. Мыл песок, бил шурфы, оттаивал мерзлоту и снова мыл, чтобы вечером, забившись от комаров в неуклюжий шалаш, потрогать тяжелый раздувшийся мешочек, пересыпать с ладони на ладонь драгоценные крупинки металла. В нем заключалась жизнь, как ее понимали эти люди: свой дом, богатство, покой, шелковая рубаха.

Кому не везло, тот бросал в сердцах кирку, топил в реке лом и, закинув за плечи котомку с последними сухарями, шел на юг, к морю. Или, проверив старое ружьишко, уходил в глубь гор, крался по долинам, зорко высматривая, не появится ли в каком распадке дымок чужого костра. Увидев человека, злобный неудачник зверем подкрадывался ближе, выслеживал, высматривал и, распалив себя видом чужого золота, загонял в ствол патрон с картечью.

Гремел в сумеречной тишине неожиданный выстрел из-за кустов, падал, не успев подумать о смерти, неосторожный, а убийца трясущимися руками уже отвязывал от пояса жертвы мешочек, стараясь не смотреть в лицо убитому, обшаривал жилище и убегал прочь, поворачивая к солнцу: там где-то юг…

Золото и кровь неразлучны.

Приходила зима и отвешивала всем по одинаковой мере — и злым и добрым. Она ловила где-нибудь на перевале человека с ружьем и тихо замораживала его в снежном логове. Она заносила шурфы и шалаши старателей и навсегда успокаивала людей, уже сваленных цингой и голодом. Она не терпела деятельных, живых одиночек, она старалась, чтобы все вокруг было тихо, чтобы не нарушался вечный покой в промороженных горах и застывших долинах. Так проходили годы, десятилетия.

Савелий Каюк, окрыленный успехом, снова, во второй раз, ударился с реки Алдан на восток. Спешным шагом, ведя в поводу двух навьюченных оленей, купленных в Крест-Хольджае, он за пятнадцать дней отмахал по хлюпающей тундре не одну сотню верст, перемахнул через два перевала, оставив влево от себя уже известный ему крошечный поселок Оймякон, и остановился на какой-то маленькой безымянной речушке, притоке холодной Индигирки.

Порывшись неделю в песках, Савелий с сердцем плюнул, навьючил терпеливых оленей немудрым скарбом и, постояв в нерешительности минут пять на взлобке горы, нацелился на юг, где мерцали серебряными шпилями высокие, таинственные горы.

В июне он перебрался через хребет и спустился в бассейн какой-то неведомой реки. Старатель и не знал, что очутился в самом центре Колымы. Что ему безлюдье и дикие пространства! Он был удачлив, богат и надеялся на свою фортуну. Авось снова повезет.

Фортуна не подвела Савелия Каюка и на этот раз. Уже в первый день промывки на новом месте он наскреб из лотка с десяток золотников металла.

Старатель остановился здесь надолго. Олени паслись в лесу. Каюковский шалаш, добротно сделанный, искусно замаскированный, притулился между двух скал. Кругом стояла черно-зеленая тайга, по узкому руслу бежал веселый, говорливый ручеек.

Савелий мыл пески с утра до ночи, а выпустив из рук лоток, чуть ли не ползком добирался к костру, охая и хватаясь за спину. Лежа на животе, он хлебал горячее, отпивал из фляги три-четыре глотка водки и заползал в шалаш, чтобы через минуту уснуть непробудным сном до первого света.

Ружьишко, заряженное картечью, он всегда держал под рукой. Шустрая Жучка, черная, смышленая дворняга, его неизменная спутница в походах, чутко оберегала сон сумасшедшего работяги.

Через месяц Савелий стал набивать второй мешочек. Первый он закопал в стороне от шалаша, воткнув над тайником оструганную палочку. Савелий вздыхал, тоскуя по тому дню, когда возле разбогатевшего старателя вьюном заходит услужливый ресторанный люд, почуявший запах золота. Он прошел по этому заманчивому пути уже большую половину дороги, когда случилось страшное, непоправимое. Ночью в шалаше осторожно тявкнула дворняга. Тявкнула и замолчала, насторожив уши. Савелий сразу проснулся, но не шевельнулся, только поудобнее положил возле себя ружье. Снаружи было тихо. Журчал ручей. Звенели комары. Каюк прислушался, потом сел и закурил.

— Ну, чего ты, дура, — укоризненно сказал он собаке.

Жучка стукнула два раза хвостом по подстилке и сонно положила морду на лапы, словно извиняясь за причиненное беспокойство.

— Давно бы так, — сказал ей хозяин и лег на спину.

Но уснуть уже не мог: боялся.

Утром Савелий осторожно поднялся на сопку и осмотрелся. Долина молчала, окутавшись голубой дымкой. Пахло гарью. Где-то далеко-далеко горели леса. Тишина первобытного места успокоила его. Он позавтракал, поплевал на ладони и стал разрабатывать кайлом низкий бережок ручья. Жучка убежала по своим собачьим делам. Она кормилась сама. Старатель так увлекся делом, что забыл о ночном происшествии. Пожалел потом, да поздно. Когда он поднял голову, чтобы напиться из котелка, за его спиной близко стояли люди. Это было так неожиданно, что Савелий растерянно заморгал, не зная, что предпринять. Он машинально пересчитал непрошеных гостей. Раз, два, три, четыре… семь. Семь мужчин с винтовками, в грубых куртках, опоясанных лентами из-под патронов. Взгляд диковатый, насмешливый, уверенный.