америкэн».

Между тем Джек Грант («Скрин бук»), Глэдис Хэлл и Кэтерин Альберт (журнал «Модерн скрин»), Гаррисон Кэрролл («Лос-Анджелес геральд экспресс») и весь легион театральных критиков напропалую строчили в блокнотах, напрягая извилины в поисках дополнительных наречий в превосходной степени. Даже обозреватели Шейла Грэхем и Эрл Уилсон, в любое другое время и на любом другом представлении составлявшие, по выражению Дороти Килгаллен, «жюри присяжных зубоскалов», даже они — аспид с ехидной — готовились рассыпаться в искренних похвалах.

Тем временем я набрасываю собственные заметки. Радость сегодняшнего триумфа принадлежит не только мисс Кэти и Лилиан Хеллман; это и моя личная победа. Такое ощущение, словно родное дитя-калека наконец научилось ходить.

Подтолкнув меня локтем, Терри шепчет: уже позвонил Дик Кастл, забрасывал удочку насчёт прав на экранизацию. Потом пристально смотрит, как я постукиваю туфлями в такт музыке, и с улыбкой интересуется:

— В тебе, случайно, не умерла знаменитая танцовщица Элеонор Торри Пауэлл?

Хотя сам то и дело дрожащими пальцами загребает «иорданский миндаль» из пакета, чтобы забросить в рот ещё одну горсть.

А на сцене моя мисс Кэти горланит очередной стопроцентный хит, заворачиваясь в дымящийся и хлопающий на ветру флаг корабля «Аризона». При этом кидаясь то вправо, то влево, как обезумевший от ужаса зверь, которого загоняют в ловушку. Как бабочка, залетевшая в сеть паука. Сверкают блёстки, сияют ярко обведённые глаза. Волосы выкрашены и уложены так, как не приснилось бы даже павлину под кайфом. Челюсти широко раздвинуты, зубы оскалены в ярости, ротовое отверстие судорожно дёргается на свету, изображая улыбку. С выпученными от натужного воодушевления глазами моя мисс Кэти буквально пробивается сквозь каждый свой музыкальный номер, неистово, бешено отвергая угрозу нависшей гибели.

Каждым жестом она словно хочет остановить невидимого убийцу. Мисс Кэти то примерзает к месту, то вдруг почти припадает к полу, то медленно движется, то скользит, будто по льду — тогда как на самом деле она сражается, уклоняется, бежит от судьбы. Стуча каблуками по доскам сцены, актриса крутится и визжит пронзительным голосом, подобно безумному дервишу, который вымаливает себе лишний час жизни. Мисс Кэти на подъёме, возбуждена, вся кипит — в лицо ей дышит близкая смерть.

За кулисами, в ожидании непременного вызова на бис, сценарист Дор Шери уже замышляет бомбить Нагасаки. Для второго и третьего вызова он выбрал Токио и Иокогаму.

По словам Уолтера Уинчелла, вся Вторая мировая война — это Первая, только повторенная на бис.

Маньчжурия падает. Поколеблены Гонконг и Малайзия. Микки Руни в роли Хо Ши Мина поднимает Вьетминь [26] на битву. Участники рейда Дулитла [27] поливают огнём Нору Байс.

А рядом со мной, в соседнем кресле, Терренс Терри хватается обеими руками за горло и уже мёртвый сползает на пол.

Следующая сцена начинается гулким, рокочущим аккордом органа. Немного продлившись, он плавно вливается в мелодию «Свадебного марша» Феликса Мендельсона. Затемнение рассеивается, и перед нами возникает моя мисс Кэти, облачённая в подвенечное платье, в маленькой комнатке с большим витражом. Дверь открыта; за ней можно различить высокие своды собора и длинные скамьи, заполненные людьми.

Вокруг актрисы кружит маленькое созвездие из стилистов. Сидни Гилларов и М. Ла Барбе убирают случайно выбившиеся волосы, похлопывая и приглаживая ладонями безупречную причёску. Макс Фактор наносит последние штрихи макияжа. По профессии я не подружка невесты и уж точно не девочка, которой доверили бы нести корзинку цветов. Формально я вообще не участвую в церемонии, однако именно мне приходится встряхнуть и красиво расправить длинный шлейф платья.

— Улыбнись, — прошу я и, просунув палец между губами мисс Кэти, стираю пятнышко от помады на верхнем резце. Потом опускаю вуаль и спрашиваю: может быть, она передумала?

Сквозь дымку вуали на меня смотрят сияющие фиалковые глаза. Побледнев, как цветы, прибитые первым инеем, невеста отвечает:

— Се ля ви. В переводе с русского, — уточняет мисс Кэти, — значит: «Я это сделаю».

Неожиданно для самой себя я вдруг поднимаю вуаль, наклоняюсь и нежно касаюсь губами напудренной щеки. Во рту появляется привкус парфюма «Мицуоко» и талька. Нагибаюсь, отворачиваюсь, чихаю. А моя дорогая мисс Кэти произносит:

— Ich liebe dich [28]. — И прибавляет: — Это значит «Будь здоров» по-французски.

Рядом с нами — Лилиан Хеллман в сизой визитке, щёлк-щёлк-щёлкает пальцами, мотнув головой в направлении длинных скамеек, заполненных гостями. Подхватывает невесту под локоток и уводит от меня к алтарю. Руки моей мисс Кэти, затянутые в длинные перчатки, сжимают букет из белых роз, фрезий и подснежников. Венский хор мальчиков исполняет «Однажды чудным вечером». Мариан Андерсон поёт «Я — просто девчонка и „нет“ не скажу…». Оркестр под управлением Сэмми Кайе выводит «Зелёные рукава». Складки сияющего атласа и белого кружева медленно, шагом, уплывают прочь. Рука об руку с Лилиан Хеллман мисс Кэти приближается к алтарю, где её дожидается Фанни Брайс, замужняя подружка невесты. Руководит церемонией Луис Барт Майер. Над ними высится арка, в которую вплетено огромное количество желтых лилий и розовых роз «Нэнси Рейган». Между цветами виднеются камеры и микрофоны.

Мисс Кэти преодолевает, по выражению Уолтера Уинчелла, «невестину милю» в «ну очень почти что белом», как охарактеризовала бы этот оттенок Шейла Грэхем, воплощая собой то, что Хэдда Хоппер называет «красиво завуалированной угрозой».

«Что-нибудь старое, что-нибудь новое, что-нибудь взятое в долг, — написала бы Луэлла Парсонс в своей колонке, — и что-нибудь жутко подозрительное».

Пожалуй, мисс Кэти и впрямь чересчур охотно дала «посадить себя под супружеский арест», как говорит Эльза Максвелл.

У алтаря прохлаждается шафер Лон Маккалистер, а возле него поблёскивают карие очи. Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий — загнанный, измождённый, покрытый шрамами женишок текущего года. Среди гостей на скамейках со стороны невесты можно заметить Кэй Фрэнсис и Дональда О’Коннора, Дину Дурбин и Милдред Коулз, Джорджа Бэнкрофта и Бониту Грэнвилл, а еще Альфреда Хичкока, Франшо Тоуна и Грету Гарбо — словом, всех, кто не смог или не пожелал явиться на похороны малыша Казановы.

Как выражаются в «Метро-Голдвин-Майер», «Тут звёзд больше, чем на небе…»

По пути к алтарю мисс Кэти бросает взгляды и воздушные поцелуи Кэрри Гранту и Теде Баре. Ладонью в белой перчатке машет Артуру Миллеру, Деборе Керр и Денни Кей. Улыбается сквозь вуаль Джонни Уокеру, Лоуренсу Оливье, Рэндольфу Скотту и Фредди Бартоломью, Бадди Пепперу, Билли Халопу, Джеки Куперу и малютке Сандре Ди. При виде знакомых усов опускает ресницы со вздохом: — Граучо!

Именно сквозь вуаль моя дорогая мисс Кэти больше всего похожа на себя настоящую. Такую девушку вы замечаете из окна поезда или по ту сторону оживлённой дороги, кишащей полуразмытыми от скорости экипажами, и едва увидев её лицо — гармоничное, безмятежное, — воображаете вашу свадьбу, а потом — «жили долго и счастливо до конца своих дней». Она вся — воплощенное обещание. Ответ на любую печаль, на любое несовершенство. Просто поймать на себе взгляд фиалковых глаз — уже счастье.

В подземной части этого самого собора, в усыпальнице, где хранятся останки «отбывшего» мужа Оливера «Ред» Дрейка, эсквайра, рядом с пеплом Лотарио, Ромео и Казановы, среди «павших солдат», они же — пустые бутыли из-под шампанского, там внизу ожидает зеркало, которому хорошо известны её сокровенные тайны. С каждым годом, по мере^ того как мир убивает мисс Кэти, на обезображенном стекле всё отчётливее проступает маска смерти. Сеть из шрамов, процарапанных бриллиантом «Гарри Уинстон»,