Я расположилась на втором этаже. Восемь комнат, кухня, выложенная до потолка кафелем, две ванные.

Я, конечно, там не ночую, да и днем почти не бываю – некогда. Только время от времени забегу на минутку, прогуляюсь по комнатам. Все они обставлены. В трех комнатах паркет застлан великолепными коврами. Есть у меня и картины, и фарфор. Одним словом, дворец.

Вчера я впервые надела форму. Она голубовато-стальная, похожа на летную. Я затянула ремень, пристегнула кобуру с пистолетом и… долго не могла решиться выйти из комнаты. Мне казалось, все сразу поймут, что форма новая. Я даже подумывала, не помять ли мне ее немного или почистить ею ботинки, как это делал до войны со своими гимназическими фуражками Михал. Но, в конце концов, мне стало жаль форму, и я вышла на улицу в такой, какой она была, – с иголочки. На работе я получила полное одобрение: и фигура у меня для этой формы подходящая, и сидит она на мне как влитая, а уж с пистолетом вид получается прямо-таки воинственный. У этого пистолета очень красивое название: парабеллум.

Кругом масса людей, причем очень интересных. Вчера я узнала много нового. Был у нас Янковский. Он организует в Свиднице комитет ППР, то есть Польской рабочей партии. Эта партия возникла в годы оккупации. Программа у них замечательная. В частности, они хотят, чтобы восторжествовала справедливость, стремятся уничтожить эксплуатацию человека человеком. Есть и другие партии: ППС, ПСЛ и СД.[10] Из них ППР – наиболее радикальная и самая справедливая.

Янковский вступил в партию во время войны, воевал в партизанском отряде, а теперь приехал в Свидницу. Живет он пока в специальном партийном доме, который охраняет часовой. Без часового не обойдешься – случается, на членов ППР устраивают покушения. Янковский очень знающий человек. Ко мне он относится доброжелательно, называет «товарищ». Я сначала смущалась, но потом решила, что ничего плохого в этом нет. Через отделение Красного Креста, словно через большой перевалочный пункт, проходят разные люди: главным образом больные, возвращающиеся из лагерей. Часть из них, наиболее слабые, задерживаются у нас надолго, другие, отдохнув несколько дней, отправляются дальше. Приходят не только поляки, но и иностранцы разных национальностей и вероисповеданий. Молодые и старые. Представители самых разных профессий. Особую группу составляют переселенцы, приезжающие сюда на постоянное жительство. Эти, быстро уладив формальности, перебираются в отведенные им квартиры или дома. Медицинский персонал, состоящий преимущественно из врачей – бывших узников гитлеровских лагерей, под стать пациентам, многоязычен. В случае необходимости нам помогают советские врачи из стоящей в Свиднице воинской части. Главный врач, поляк, объяснял мне:

– Из лагерей все возвращаются больными. После таких испытаний это вполне понятно. У некоторых останутся комплексы до конца дней. У многих возвращение к нормальной жизни вызывает нервный шок.

Наши пациенты часто с жадностью набрасывались на еду, а это было очень опасно, особенно после длительного недоедания. Я наблюдала за такими людьми. Они не всегда сознавали, что серьезно больны. Некоторые впадали в апатию, сами не могли понять, чего хотят. На вопросы о дальнейших своих планах обычно не отвечали. Другие, стараясь наверстать потерянное в лагерях время, отказывались соблюдать режим, и сестрам с превеликим трудом удавалось удерживать их в постелях. Во всем этом следовало как-то разобраться. Я старалась каждому помочь, доставить хотя бы маленькую радость.

Однажды я целое утро пробегала в поисках польской газеты. Газеты привозили из Кракова или Познани, и к нам только время от времени попадали разрозненные экземпляры. Но в тот день ни у кого газеты не было.

– В чем дело, Катажина? – спросил заведующий. – Ты так ищешь эту газету, словно от нее зависит, по крайней мере, человеческая жизнь.

– Вот именно зависит. Пожалуйста, не смейтесь. – Я вспылила. – Тут одна женщина из пятой палаты не верит, что война кончилась. Все твердит, что это ей только снится. Когда ее будили, чтобы покормить, она приложила палец к губам и сказала: «Тише, я не хочу просыпаться». Сидит на постели, ловит руками воздух и ничего не ест. Вот я и подумала: если положить ей на кровать газету, то, может, она невольно ее заметит и начнет читать. Понимаете?

– Ясно. Раз так, позвони в комитет ППР. У них наверняка есть газеты, – посоветовал заведующий. – Они тебе дадут.

С нашим заведующим всегда можно договориться. У него самого большое несчастье – у дочери тяжелая болезнь сердца. Она лежала у нас в изоляторе. Мацеевский заботливо ухаживал за ней и в то же время прекрасно справлялся с работой. Пожалуй, он, как никто другой, разбирался во всех наших сложностях.

В тот же день к вечеру меня разыскала медсестра. Схватив меня за руку, она торжествующе воскликнула:

– Больная из пятой читает! Слышишь? Читает!