за этой дверью хрустящая гравием дорожка к берегу недалекой отсюда Волги; а здесь выход на террасу и в сад к закату солнца; а тут… может быть, войдет в открывшуюся дверь, без страха встречи с диктатором, самый близкий человек с искренним словом и открытым бесхитростным лицом?..
Есть и другое мнение: у входящего в комнату человека должно создаваться ощущение: за дверями таится личная охрана Сталина, одно подозрительное движение и… двери распахнутся!
Вот это уже, несомненно, выдумки толпы. Хотя бы потому, что невозможно себе представить, чтобы посторонний, со злым умыслом, мог проникнуть в бункер.
Сегодня нам доступен и кабинет Сталина. С порога взору открывается длинная, площадью около 30 метров комната. По стенам панель под цвет дуба. Паркетный пол. Полусфера потолка. В глубине огромный письменный стол под зеленым сукном. Перпендикулярно к нему – другой, узкий, в длину почти до двери, в какую ты вошел. И тоже под зеленым сукном. Четырнадцать стульев. Мягкий свет нескольких плафонов. Два портрета: Суворова и Кутузова, рядовой работы. Говорят, что точно такие же Сталин распорядился повесить в кремлевском кабинете с началом войны. Осталось упомянуть второстепенное: еще три стола, небольших. Один вдоль стены справа, для стенографисток…или стенографистов? Судя по расположению пяти стульев, они должны сидеть лицом к стене. По обеим сторонам двери еще два стола, обычных письменных. Один, справа, как входишь, для помощника Сталина. Поскребышева? Второй, слева, для дежурного офицера охраны. Может быть, – самого Власика?
Сейчас в кабинете властвует тишина истории. Музейная тишина.
Что здесь должно было бы происходить в годы войны, если бы в Самару приехал Сталин, пусть подскажет нам воображение. Оно всемогуще.
Конечно же, не следует пренебречь возможностью полистать «Книгу отзывов».
Я не стану воспроизводить записи соотечественников – они во многом повторяют одна другую: «Спасибо, было очень интересно!» В них огорчительно довлеет вездесущий штамп газетного стиля, даже у школьников. Больший интерес представляют записи иностранцев, путешествующих по России и заглянувших в Самару. Гости из Голландии и Великобритании, Польши и США, Венгрии и Германии, Италии и Китая, Испании и Ирландии, Израиля и Франции, Индии и Румынии…
Немец из Гамбурга: «Наконец-то мы дошли сюда, но на этот раз не с войной, а с цветами и дружескими пожеланиями российскому народу. Мы хотим снова понимать друг друга».
Другой немец: «Извините нас за беды и боль, принесенные вашему народу».
Немцы-строители: «Мы восхищены искусством русских строить такие объекты».
Житель Бомбея: «Отличное произведение искусства строителей. Я уверен, что вы нигде не найдете подобной постройки».
Американец из штата Техас: «Что за привилегия быть в этом месте в качестве друга и союзника, каковыми мы были в годы войны! Да благословит нас всех Бог миром».
НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО…
Когда праздно путешествующий американец пишет в книге отзывав: «Мы ничего не знаем о столице Самаре», – это понятно. Америка так далека от Волга, от судьбы России.
Даже Великую Отечественную войну тамошняя молодежь, главным образом, называет «войной неизвестной». И это тоже объяснимо – сытость, благополучие и, опять же, очень далеко от наших забот и потерь. По сравнению с нами, могилы американских солдат в Европе – считанные. Потери армии США во второй мировой войне составили 135 тысяч.
Кажется, в США не говорят, даже в торжественные даты: «Никто не забыт, ничто не забыто». Рассказывают, что есть там книга-мемориал, где можно узнать имена и всех погибших солдат.
Но почему россиянин столь безразличен к своей истории в ее беспримерной многострадальности? Откуда в нас неразрушимо прочное беспамятство? Имя своего прадеда не вспомним. Под Вязьмой и Ржевом до сих пор не захоронены останки бойцов Красной Армии. Вот это, непростительно досадное, стыдное, так, очевидно, и останется безответным.
Спроси сегодня самарца где-нибудь возле лотка с заграничным ворохом тряпья или с опустошающими душу детективами в великолепных обложках, пошлой эротикой с непотребными картинками: «Знаешь ли ты, земляк, что Самара наша, твоя Самара, была запасной столицей»? – будь доволен, ежели один из ста ответит утвердительно.
И то, может статься, с величайшим напряжением памяти. С обычной, еще со школьной скамьи, путаницей в датах. Где искать виноватых? А в нас же самих искать – недалеко, локоть о локоть тремся в очередях.
Из моих морских похождений, теперь уже давних, остался, по-прежнему свежим и… завидным рядовой, кажется на первый взгляд, пример. На побережье Ботнического залива, в Финляндии, есть известный, наверное, только одним морякам совсем небольшой городишко-порт Коккола. Однажды, осматривая окрестности, увидел я на берегу моря музей, настолько странный внешне, что и в обычной спешке моряка пройти мимо никак было невозможно.
Коробка из стекла, что-то вроде саркофага. И в ней – старинная шлюпка с рваной дырой в правой скуле чуть повыше киля. И – больше ничего. Рядом стенд с английским текстом. Вот что я узнал из него: в 1854 году, во время неудачной для России Крымской войны, английская эскадра вошла в Ботнический залив с явной угрозой Великому княжеству Финляндскому, может быть, ради демонстрации возможной диверсии против России с севера.
Жители наблюдали, как с фрегатов спускаются шлюпки и в них рассаживаются солдаты десанта. Собрали кое-какое оружие по домам – дать отпор неприятелю. Стояла на берегу в давнем бездействии легкая пушчонка. Нашелся среди горожан отставной бомбардир. Зарядил он ядром орудие и, выбрав верный прицел, выстрелил по уже близкому десанту. Ядро удачно угодило в правую скулу недалекой шлюпке, и стала она тонуть.. На радость жителям и к полному конфузу английского адмирала. Обескураженный дерзостью, флагман поднял сигналы – вернуться десанту. Эскадра ушла. Через несколько лет затонувшую шлюпку подняли со дна – вот она-то и есть экспонат славной виктории.
Пример уважения к истории завидный. Но самое удивительное в другом. Рассказывали мне: ежегодно англичане перечисляют в мэрию города Коккола несколько, кажется, всего-то семь фунтов стерлингов на поддержание в потребном виде музея! Оказывается, в Англии существует добровольное общество, что-то вроде клуба, какое занято постоянным поиском, даже могилы безвестного моряка-соотечественника где- нибудь в диких скалах мыса Горн, да где угодно, как бы далеко это ни было, и следят, и материально тоже, за состоянием печального или славного памятника.
Разве такое вот не достойно уважения и подражания!
Жив в памяти и еще один случай. В Италии, в Генуе, похоронен Герой Советского Союза, солдат из Рязанщины Федор Полетаев. В годы войны, бежав из плена, отважно сражался он в итальянском отряде сопротивления и погиб в 1944 году. В один из приходов в Геную решили мы с капитаном Гореловым поклониться могиле соотечественника. Трудность нашего поиска можно себе представить хотя бы по тому, что генуэзское кладбище существует еще со средневековья, нетронутое неблагодарными потомками, ухоженное до такой степени уважения к ушедшим предкам, что тебе, россиянину, становится нестерпимо стыдно за безобразное состояние своих национальных кладбищ где-нибудь под Рязанью или Самарой. Отчаялись мы с капитаном Гореловым найти могилу Федора Полетаева. Оказалось, что легче в ненастном море определиться координатами. И хотели уже вернуться. И тогда ухватился я за последнее, без всякой надежды: выспросить у редких в предвечернем часу прохожих на кладбище – не знает ли: кто, где могила русского солдата Федора Полетаева? Трудность усугублялась еще и тем, что расспросы должны были вестись только на английском языке. В чужом языке и для нас с капитаном Гореловым, и для итальянцев самое 'обычное усложнено иной раз до непонимания. Капитан Горелов отнесся к моей мысли с явным
