Но тогда до этого было еще очень далеко, влюбленный Сергей Львович ежедневно ходил в Тригорское, подолгу сидел в гостиной, слушая игру на рояле и пение барышень, восхищался цветниками, умением Осиповых вести хозяйство, но сам у них ничему не учился… Если бы не приезд снохи с детьми, клумбы в Михайловском заросли бы сорняками так, что и дома не найти.

Он и после приезда Натальи Николаевны с внуками жил так, словно находился у них в гостях. Теперь это так и было, имение принадлежало детям Пушкина, но ведь это его внуки, к тому же запустил имение сам Сергей Львович, и запустил основательно.

Когда стихали детские голоса, когда все бывали вымыты после дневной беготни, накормлены и уложены спать, когда уходила спать Александрина, отправлялась к себе горничная, Наталья Николаевна садилась к столу и бралась за счета.

Цифры… цифры… цифры… их так не любил Пушкин… Она знала, почему не любил. Потому что в последние годы они всегда выводили в минус, расходы превышали доходы. Даже перед смертью Пушкин попросил лист и посчитал свои долги. Их оказалось очень много даже по его подсчетам. Набралось более 120 000 рублей. Но после заплатить пришлось много больше, видно, поэт кое-какие долги забыл, в том числе и долг Юрьеву, который сделала она в самом конце декабря. А в действительности еще больше, государь распорядился оплатить все долги поэта, которые так или иначе были подтверждены.

Тогда же император приказал за счет казны очистить от долгов болдинское имение Пушкиных, которое приносило вполне приличный доход. Но дело оказалось в том, что село Кистенево из болдинского имения Сергей Львович Пушкин сыну не подарил, а передал в пожизненное пользование. Никто не мог ожидать, что сын умрет раньше отца. После смерти Александра Сергеевича Кистенево вернулось к Сергею Львовичу и, освобожденное от долгов, давало ему весьма неплохие деньги. Однако Сергею Львовичу почему-то и в голову не приходило хотя бы поделиться с вдовой и детьми этими доходами, хотя он щедро оплачивал из них карточные долги своего младшего сына Левушки.

Так своей гибелью Пушкин невольно помог благосостоянию отца и брата. А вот свою долю Михайловского Сергей Львович внукам через Опеку… продал! И снова от полученных денег дети не получили и копейки. Дед не желал заботиться о внуках, взвалив все на плечи их молодой матери… В двадцать пять лет Наталья Николаевна осталась с четырьмя детьми с небольшой пенсией от государя и теперь вот полуразоренным Михайловским. И помочь ей было некому…

Наталья Николаевна подсчеты тоже не любила. Страшно было видеть, что, как бы ни экономила, жить все равно не на что. Брат Дмитрий обещал прислать положенные деньги прямо в деревню, а еще лошадей, но ни того ни другого не было. Она понимала, что Дмитрию не до сестры с племянниками, но тогда бы уж не обещал… Тысяча за май осталась невыплаченной, уже шел июль, а денег все не было. Не было и лошадей, которые так нужны летом в деревне, без них только пешком. По округе для прогулок еще куда ни шло, но для поездки в Святые Горы всякий раз приходилось просить экипаж у соседей. Это вызывало недоумение, и сколько бы Наталья Николаевна ни объясняла, что выезд в Петербурге не держит, потому что в свете не бывает, в Тригорском, видно, решили, что она не сообразила обеспечить лошадей, надеясь, что за нее все сделают. Вот она, столичная барынька, ни на что не способна.

Наталья Николаевна терпела, умоляла брата скорее прислать лошадей из Завода, ходила в Тригорское, снова кланялась, просила, но детей возила в Святые Горы часто. Отца помнила только Маша, да и то Наталье Николаевна казалось, что она больше делает вид, что помнит, остальные были совсем маленькими, Таша так вообще кроха. Поэтому Наталья Николаевна так старалась, чтобы дети поняли: Пушкин – это святое.

Часто читала пушкинские сказки и даже выборочно из «Евгения Онегина», о котором Таша говорила:

– Он негий…

Из «Он негия», конечно, любили «Зиму», но вопросов она вызывала множество.

За этим следовало:

– А что такое «надровнях»?

У четверых детей было столько вопросов, что и десятку взрослых не ответить, а тут она почти одна… Считавшая себя почти взрослой Маша поучала Гришу:

– Ты неправильно говоришь, Пушкин не так писал, надо не «обручке», а «облучке»!

Наталья Николаевна переживала, чтобы они не стали воспринимать Пушкина, как просто первого поэта России, дети должны понять и запомнить с малых лет, что этот великий поэт их отец. Они произносили «papa» по-французски, это как-то невольно отдаляло их от Пушкина.

Вообще, в Михайловском совсем не хотелось говорить по-французски. Заметила это все та же Маша:

– Здесь французский не живет, он в Петербурге остался.

И мать поразилась тому, насколько это верно.

Она, как могла, освобождала Азю от забот о детях, чтобы той не казалось, что ее используют в качестве няньки. Даже предложила, если не хочется ехать в далекое Михайловское, отправиться с теткой на дачу. Но Екатерина Ивановна и сама пристраивалась к приятельнице, к тому же Азе с двумя старыми девами было бы совсем тошно. Однако и в Михайловском женихи в очередь не стояли, если не считать таковым молодившегося Сергея Львовича.

Но кто бы саму Наталью Николаевну освободил хотя бы от части забот? Никто не желал этого делать, а Пушкина больше не было с ней. Все вопросы приходилось решать самой, а опыта не было никакого, разве что по ведению хозяйства в Полотняном Заводе.

В Полотняном Заводе жили постоянно, там было хорошо налажено усадебное хозяйство, из года в год сажались огороды, держали достаточно коров, вообще был большой скотный двор и остальные службы. В Михайловском не было ничего. Когда приехали Наталья Николаевна с детьми, сажать что-то было уже поздно, разве только цветы… Вот цветы и росли в изобилии, остальное приходилось покупать.

Нелепо – жить в своем имении и все возить с рынка. Конечно, это много дешевле, чем в Петербурге или той же Черной Речке, но все равно требовало денег, которых не было.

Дом подновили, насколько смогли, но начальная мысль Натальи Николаевны остаться в Михайловском на зиму быстро испарилась; чтобы оставаться, дом нужно было не только подновлять, а основательно ремонтировать. Когда только приехали, все та же досужая Маша, пройдясь по комнатам, брезгливо поморщилась:

– Ой, как здесь давно ничего не ремонтировали…

Сергея Львовича такое замечание не смутило, он согласился:

– Давненько. Последний раз двенадцать лет назад.

Чтобы не расплакаться, Наталья Николаевна начинала придумывать, как она к следующему году подготовится и даже перестроит дом. Это будет прекрасный барский дом, пусть деревянный, но удобный, уютный, светлый и просторный. А пока приходилось жить в этом. И латать его. Смазали страшно