завоеванное вмиг отберут, как поймут, что князь из Киева ни ногой.

В самом городе неспокойно, язычники немало воюют с христианами. Права ли была тогда она, когда поддержала новую веру, не поторопилась ли? И крестить Русь не смогла, и семена новой веры уже посеяла, теперь ни назад нельзя, ни вперед тоже. Неспокойную страну оставляет сыну, много лет старалась править в Киеве за него, от хозяйских дел оберегала, чтоб своими занимался. Хорошо ли это? Теперь вот как ее не станет, хозяйством некому заниматься, а сын к походам привык, ему в Киеве не усидеть. Да и не очень любят воинственного князя в стольном граде, что давно привык мирно жить. Когда вдруг осадили Киев печенеги, можно бы и самим справиться, но, если бы не подоспел князь Святослав, Претич с набежниками не справился бы.

Все чаще, слабея, Ольга задумывалась, правильно ли поступила, поделив власть между собой и сыном. Теперь он может завоевывать, но не умеет править. Хотела как лучше, помогала, брала на себя, обустраивала, крепила, копила. Кто подхватит все это?

Может, прав был князь Олег, что всем занимался сам? Но тоже оставил Игоря беспомощным, тому тяжело пришлось. Как же лучше, как сделать так, чтобы наследник приходил к власти мудрым и умелым? Глядя на других, не научишься, но Святослав никогда не хотел учиться управлять, он только воевал.

Горькие думы не давали уснуть, а бессонница забирала последние силы княгини. Она позвала священника. Уже давно не было на свете Григория, не выдержал он киевских тягот и страстей, на его месте был Ипатий, теперь вот Филимон. Новый наставник мало что знал об Ольгиных чаяньях и даже не слишком сведущ был в делах. Филимон явился в ложницу княгини с большим Евангелием, желая напутствовать Ольгу, но она жестом показала, чтоб отложил святую книгу и просто сел недалече.

Этот священник не так давно у княгини, не привык и слегка побаивается властного взгляда ее теперь уже светло-синих глаз. Ольга мысленно усмехнулась: а как в ее молодости бы? Она стала говорить о том, что оставляет сына язычником, что так и не смогла склонить его к истинной вере, что князю очень трудно между матерью-христианкой и языческой дружиной. Филимон согласно кивал, но попробовал сказать, что не поздно, еще можно убедить князя в необходимости принятия христианской веры. Ольга чуть не прикрикнула на священника, хотелось сказать, что теперь уже поздно, ей жить осталось считаные дни, чтоб не наседал на князя, сам решит, но она только помотала головой, заставляя священника замолчать:

— Помолчи, дай сказать, мне тяжело.

Священник прикусил язык, княгиня никогда не жаловалась, и если сейчас говорит, что ей плохо, значит, действительно плохо.

— Князя не трогай, пусть живет своим умом. Обещай мне это, иначе для тебя же хуже будет, — голос княгини был еле слышен и хрипел. — Меня похоронишь тихо и скромно, никаких богатых обрядов, если не хочешь беды на свою голову. Ты в Киеве человек новый, пока многого не знаешь. Княжичи не крещены, тоже пока не трогай, я сыну обещала.

Княгиня замолчала, в ложнице наступила звенящая тишина, но священник понимал, что перебивать нельзя, Ольга должна высказать все, что надумала, ей уже недолго осталось.

— Я не смогла крестить Русь, не сумела… Сын язычник, может, кто-то после сможет… Только веру не навязывайте огнем и мечом, Русь сама выберет…

Княгиня даже не представляла, насколько права. Сможет только ее внук Владимир, тот самый, которого родила Малуша и случайно увидела в любечском лесу бабушка. Не встреться они на обочине дороги, остался бы будущий князь, как и многие другие, рожденные рабынями, безвестным робичичем в дальней веси. Но его судьба распорядилась иначе, подарив князю ярко-синие глаза, привлекшие внимание княгини. Князь Владимир проживет яркую жизнь, побудет и ярым язычником, распутником, имеющим огромные гаремы и много жен, от одной из них, взятой силой, жены Рогнеды родится сын Ярослав, которого потомки станут звать Мудрым. Потом князь Владимир примет христианство, разрушит всех идолов, старательно свезенных в Киев, крестит киевлян оптом в Днепре и получит от народа прозвище Красно Солнышко, а от церкви звание Святой, как и сама княгиня Ольга.

Его правнук Владимир Мономах перенесет останки княгини туда, где они лежат и теперь, только увидеть их могут лишь искренне верующие.

А сыновья Ольги ненадолго переживут ее саму. Улеб, видимо, все же знал нечто такое, о чем не полагалось знать Святославу, потому что ушел с ним в Переяславец. Это город на территории нынешней Румынии (вблизи города Тулча). Вот там начались для князя Святослава неприятности. В это время к власти в Византии пришел Иоанн Цимисхий, убивший при поддержке императрицы Феофано Никифора Фоку. Феофано, помогая Иоанну проникнуть в спальню императора, рассчитывала, что любовник потом женится на ней и смена власти будет просто означать смену мужчины в ее постели. Не вышло, у Иоанна Цимисхия хватило ума не связываться с красоткой, отправившей на тот свет не одного человека, он попросту сослал ее саму в монастырь на Принцевы острова. А женился на той самой Феодоре, за которую неудачно сватала княгиня Ольга своего сына Улеба.

Новый император Иоанн Цимисхий был очень опытным и хитрым не только в спальне императрицы, он был отличным полководцем. Нашла коса на камень — Святослав схлестнулся с Иоанном. Не победил никто, но пришлось грекам снова просить мира и давать дань. Был заключен почетный мир, признававший боевую ничью. Святослав не учел одного — греки полагались не столько на силу своих легионов, сколько на ловкость дипломатов, способность подкупить кого угодно. Еще при жизни Ольги подкупленные Византией печенеги приступили к Киеву, князь примчался срочно выручать мать и сыновей, но на этом предательства не закончились.

Историки исписали немало бумаги, пытаясь разобраться, почему же так странно вел себя князь Святослав перед гибелью. Его дружину, возвращавшуюся из Переяславца, встретили у днепровских порогов печенеги. Русским пришлось на порогах зимовать. Согласно летописной версии, часть дружины под руководством Свенельда ушла на конях в Киев полем, а другая с самим князем осталась. Оголодавшие за зиму, весной русские достойно сразились с печенегами, но удача на сей раз была не на их стороне, Святослав в битве погиб, и печенежский князь Куря сделал из его черепа себе чашу для вина.

Это летописный вариант. Здесь много «но». Почему вся дружина не могла уйти, как и Свенельд? Почему воевода не прислал весной никакой помощи князю? Почему печенеги, никогда не сидевшие сиднем зиму в суровых условиях, на сей раз не двинулись от порогов, но и не напали на русских до весны? Ждали чьего-то распоряжения? Почему Святослав приказал убить своего брата якобы за принятие христианства? Странно, князь, хотя сам и был язычником, к христианам относился спокойно. Мало того, Свенельд увел христианскую часть дружины в Киев, оставив Святослава с языческой. Такое ощущение, что князю некуда было возвращаться! Святослав якобы пообещал разрушить все христианские храмы, когда придет в Киев. Что случилось в столице за время его отсутствия? Почему Улеб, никогда не ходивший со старшим братом, вдруг отправился с ним в опасный поход? На кого действительно остался Киев? Нельзя же принимать всерьез слова летописи о том, что Святослав поделил Русскую землю, отдав Киев Ярополку, Олегу древлян, а Владимира отправив в Новгород. Если верить той же летописи, то Ярополку было двенадцать лет, Олегу десять, а Владимир был совсем малышом!

А может, все так, да не совсем? Если был уже взрослым Ярополк и княгиня его все же крестила, то сын составлял настоящую оппозицию отцу-язычнику. Может, христианская община в Киеве была уже столь сильна, что противостояла и самому князю? Тогда Ярополку совсем ни к чему было возвращение беспокойного Святослава в Киев. Вспомним, что именно к нему ушел Свенельд и ему служил впоследствии, позже поссорив Ярополка с братом Олегом. Может, не зря отослал Святослав некрещеного Владимира в далекий Новгород, где взять его было тяжело? Так и произошло, когда через пять лет по наущению все того же Свенельда началась братоубийственная война, Владимиру пришлось спасаться даже из Новгорода, удирая за море. Он вернулся с варяжской дружиной. Язычники-варяги помогли князю справиться с братьями и Киевом заодно, а князь вместо благодарности отправил их на Византию, предварив сообщением к грекам о подходе варяжской дружины и требованием ни в коем случае не возвращать