Кондаков.
– Нет уж, лучше я здесь побуду. – Ваня вновь усиленно закряхтел. – Мне в туалете думается легко. Как Пушкину в Болдине…
Прежде чем приступить к анализу добытой информации, Ваню заставили рассказать о визите на Волковское кладбище – знали, что он обязательно развеселит друзей.
Однако тот начал своё повествование неохотно:
– Этот проклятый охранник меня просто заколебал. Решил, наверное, что я и есть тот самый супостат, задушивший Шестопалова… Рыщет по кладбищу, словно собака, меня выслеживает. И, как назло, от безымянной могилки, на которую я глаз положил, не отходит. Ну как, скажите, избавиться от надоевшей собаки?
– Подбросить ей кусок отравленной колбасы, – изрёк Цимбаларь.
– Или хорошей дубиной пересчитать все рёбра, – добавил Кондаков.
– Я поступил иначе. – Собственный рассказ мало-помалу увлекал Ваню. – Проявил гуманность. Решил, так сказать, отманить собаку. Дал одной голосистой бомжихе пятьсот рублей, отвёл в самый дальний конец кладбища и велел изо всех сил орать: «Помогите! Насилуют!» А она, кошка драная, деньги заначила и говорит в ответ: «Ты меня сначала изнасилуй! Только, чур, несколько раз подряд и желательно в извращённой форме. А уж потом я такой тарарам устрою, что финская полиция из Хельсинки примчится». Уговариваю её по-хорошему – ни в какую! Стоит на своём и даже пытается мне штаны расстегнуть. Что делать? Оглянулся по сторонам – возле самого забора сортир дощатый стоит. Причём действующий, хотя построен никак не позже семнадцатого года. Стал я эту стерву потихоньку к сортиру отжимать. Там, говорю, и сделаемся. Потом задираю ей юбку на голову и, пока она замирает в предвкушении блаженства, спихиваю в выгребную яму. Там, кстати, неглубоко было. Среднему человеку по грудь. И вот тут-то она подняла настоящий крик! Не на пятьсот рублей, а на все пять тысяч. Туда не только кладбищенские охранники сбежались, а даже пожарная команда приехала. Баграми доставали и брандспойтами обмывали. Наверное, лучше прежнего стала… Ну а я тем временем к могилке вернулся, мох ножичком соскрёб и всё, что мне надо было, прочитал. Особо удивиться, правда, не успел. Заслышал, что мой охранник возвращается, и задал стрекача. Уже потом, по дороге сюда, осознал, что, скорее всего, нашёл того самого Филиппова, о котором упоминал умирающий Желваков.
– История в высшей степени поучительная, однако характеризующая тебя главным образом с отрицательной стороны, – констатировал Цимбаларь. – Можно по-разному относиться к женщинам, но топить их в выгребных ямах всё же не стоит. Пусть себе живут… А теперь послушай, что мы с Петром Фомичём нарыли в здешних архивах, библиотеках и музеях, то есть в заведениях столь же далёких от преступного мира, как планетарии и божьи храмы…
Спустя полчаса, когда и Кондаков, и Цимбаларь выговорились, Ваня вынес своё резюме:
– Спасибо, отцы родные, просветили. Теперь буду знать и про учёного Филиппова, и про его журнал, и про загадочные опыты, и про коварную политику Охранного отделения. Но каким боком все эти любопытнейшие сведения могут повлиять на грядущие взрывы? Да никаким! Они столь же неотвратимы, как восход и заход солнца. Остаётся только молить бога, чтобы жертв было поменьше. Своё научное любопытство мы, можно сказать, удовлетворили, однако с порученным заданием не справились. Знаете, чем это пахнет?
– Пахнет это плохо, – отозвался Цимбаларь. – Может, ещё похуже, чем в твоём туалете.
– Остаётся надежда на Людмилу Савельевну, – сказал Кондаков. – Посмотрим, какие результаты она привезёт из Москвы. Ведь Шестопалов бился над своими расчётами до последнего дня. А что ещё могло занимать его, кроме проблемы предотвращения взрывов?
– Им же самим из небытия и вызванных, – добавил Цимбаларь. – Нет, на расчёты Шестопалова надежды мало. Если крышу снесло, то и мозги скоро выветрятся. С ума сходило немало учёных, но я не могу припомнить такого случая, чтобы хоть один из них вернулся к прежней деятельности… Сейчас меня занимает совсем другое… Самый первый удар, скорее всего пробный, Филиппов, как и планировал, нанёс по Стамбулу, то бишь Константинополю. На ту пору этот городишко сидел костью в горле у всех русских патриотов, как левых, так и правых… А вот кого он потом столь упорно долбил в Крыму, в Харькове, на перегоне Пыталово—Остров и по всем петербургским окрестностям? Напоминаю, что дело происходило в девятьсот третьем году, накануне первой русской революции, а журнал, который издавал Филиппов, был насквозь промарксистским, и даже с экстремистским душком.
– Неужели он за царём-батюшкой охотился? – Ваня даже немного приоткрыл дверь туалета.
– Кому царь-батюшка, а кому и Николай Кровавый, – возразил Кондаков. – Это теперь его к сонму святых причислили, а в те времена винили во всех смертных грехах. Либеральная интеллигенция его иначе как сатрапом и деспотом не называла.
– Эти нюансы нас сейчас совершенно не касаются, – сказал Цимбаларь. – И вообще, Пётр Фомич, не заговаривай мне зубы… Кроме всего прочего, на тебя возлагалась задача вытребовать в Историческом архиве камер-фурьерский журнал двора Его императорского величества и снять копии со всех страниц, относящихся к тысяча девятьсот третьему году.
– Совсем из головы вылетело. – Кондаков виновато улыбнулся. – Думал, если мы нашли подлинного виновника взрывов, так никакие другие бумаги больше не понадобятся.
– Я не имею права делать замечания старшим по званию, но надеюсь, что об этом позаботится твоя совесть, – отчеканил Цимбаларь. – Все, кто стоял у истоков этой драмы, давно мертвы. Однако смерть, выпущенная на волю сто лет назад, по-прежнему угрожает нашим современникам. Если мои предположения оправдаются, то именно камер-фурьерский журнал поможет предотвратить беду.
– Тогда я побежал! – Кондаков схватил с вешалки шляпу.
– В тапочках? – поморщился Цимбаларь. – Ладно, оставайтесь дома. Я сам смотаюсь в архив. До закрытия осталось полтора часа, и надо успеть управиться… Только зря не сидите. К тебе, Ваня, это относится особенно. Хотя бы картошки сварите…
Покинув туалет, Ваня сказал:
– Всё понимаю. Только одно не доходит: как Шестопалов спустя столько лет узнал об опытах Филиппова?
– Игра случая, – обронил Кондаков, рыскавший по кухне в поисках картошки. – Где-то ненароком услышал или прочитал, а потом заинтересовался. Эти учёные как дети – забаву себе всегда найдут. Хоть в ванне, хоть в саду под яблоней. Дальше – больше… Стал собирать материалы по этой теме. Докопался до первоисточников. Даже не погнушался выкрасть бумаги Филиппова из фонда Охранного отделения. Увлёкся, одним словом… Ты хоть сам эту картошку видел?
– Была, кажется, – неуверенно произнёс Ваня. – Помнишь, мы её позавчера с селёдкой ели? Посмотри под раковиной… А как ты думаешь, какую цель преследовал Шестопалов? Обогатиться?
– Вряд ли… Это уже потом его братец кашу заварил. Впрочем, сейчас можно строить любые домыслы. Случай уникальный: все фигуранты дела мертвы, а мы всё ещё продолжаем с ним возиться.
– Интересно, а где в Москве рванёт?
– Сам ты как полагаешь?
– Наверное, в Кремле. Или в каком-нибудь старинном храме… Не в Мавзолее же!
– Филиппов, несмотря ни на что, был человеком порядочным и, как мне кажется, старался избегать лишних жертв. То на церквушку замахнётся, то на заштатный театришко. А Зимний дворец или, скажем, Сенат не тронул. Будем надеяться, что и с Москвой всё обойдётся.
– Мне думается, что Филиппов действовал не один, – возразил Ваня. – Кто- то его подзуживал, уж поверь моему чутью. А иначе откуда бы взялись точные координаты мест вероятного
