выдавая себя за всезнающее, демоническое создание.

– Давно хочу с вами, Алексей Андреевич, побеседовать, – произнёс Ваня с оттенком многозначительности. – Как, думаю, человек, достигший таких высот в богопротивных науках, отдался вдруг на волю господню?

– Не я один поступил подобным образом, – потупясь, ответил Шестопалов. – Великий Ньютон большую часть своей жизни посвятил толкованиям Апокалипсиса. Не менее великий Сведенборг из учёного превратился в теолога-мистика… У каждого свой путь к богу. У одних через страх и невежество, у других через осознание дьявольской природы научных знаний.

– Да вы, Алексей Андреевич, никак грехи здесь замаливаете! – воскликнул Ваня.

Шестопалов ничего ему не ответил, а только с животной тоской уставился куда-то в пространство. На мгновение у Вани даже мелькнула мысль, что он в любой момент ожидает смерти.

– Что вас мучает, Алексей Андреевич? – вкрадчиво спросил он.

– Уже ничего. – Шестопалов устало махнул рукой. – Скажите, вы человек?

– В каком смысле?

– Вы не оттуда? – Он возвёл глаза к низкому, пасмурному небу.

– Нет, я создан из плоти и крови, как и вы сами. Но среди нас есть небесное создание. Ангел божьего лица Метатрон.

– Я так и знал. – Шестопалов уронил голову. – От расплаты не скроешься даже под сенью божьего храма.

– Не бойтесь, – сказал Ваня. – Мы не причиняем зла добрым людям.

– Отрадно слышать, – с горечью произнёс Шестопалов. – Зато людей недобрых вы, надо полагать, не щадите?

– Нет, не щадим… Но ваша судьба ещё не определилась.

– Когда же это случится?

– Всё будет зависеть от вас самих. От вашей откровенности. От желания сотрудничать с нами… Скажите, в той, другой жизни у вас была книга, называемая «Негравитационные квантовые поля в искривлённом пространстве-времени»?

– Была, – еле слышно произнёс Шестопалов.

– А теперь покажите свою правую руку, – скорее приказал, чем попросил Ваня.

– Зачем, не надо… – прошептал окончательно сломленный Шестопалов. – Я знаю, почему вы спросили о книге. И я догадываюсь, чья рука вас интересует. Но сейчас я не в состоянии держать ответ… Позвольте мне подготовиться… Исповедаться, ещё раз обдумать всё. Прошу вас. Не мучайте меня понапрасну! Приходите завтра. Или я сам приду в назначенное вами место. Приду босиком и с верёвкой на шее, как раньше приходили к эшафоту грешники…

Ване было ясно, что ни единого толкового слова сейчас из Шестопалова не вытянешь. Но и бросать его на произвол судьбы тоже не хотелось – ещё, не дай бог, наложит на себя руки. По всем признакам он уже и так находился на грани помешательства.

– Подождите здесь, – сказал Ваня. – Мне необходимо кое с кем посоветоваться..

Пользоваться при Шестопалове мобильником Ваня не посмел, поскольку это могло разрушить созданный им образ некоего всезнающего демонического создания, и он зашёл за высокий гранитный памятник, изображавший крылатого бога сна Гипноса, принимающего на руки бездыханное тело костлявого старца. Однако позвонить друзьям ему было не суждено. На экранчике аппарата мерцал крошечный конвертик, сообщающий о том, что на адрес Вани несколько часов назад пришло текстовое сообщение, гласившее: «Всем следовать в город Пушкин. Кондаков попал в беду».

Видимо, сообщение поступило в тот момент, когда Ваня держал банк и в запале игры не обратил внимания на негромкий писк звукового сигнала.

Вернувшись к Шестопалову, застывшему, как паралитик, в прежней позе, Ваня сказал:

– Так и быть, мы придём завтра. А вы пока отдыхайте, молитесь, думайте только о хорошем. Уверен, что всё закончится благополучно.

Направляясь в город Пушкин, где и случился ночной взрыв, по разному счёту то ли шестой, то ли седьмой в «гладиаторской серии» (хотя авторство ещё предстояло уточнить), Кондаков попытался вспомнить всё, что ему было известно об этом географическом пункте.

Однако, как он ни старался, а на память приходили только самые элементарные сведения, почерпнутые ещё на школьной скамье.

До революции город носил название Царское Село, там проводила лето императорская семейка, и учился в лицее поэт Пушкин, сказавший по этому поводу: «Отечество нам Царское Село». Сюда была проведена первая в России железная дорога и устроен первый вокзал, спешно переоборудованный из увеселительного заведения, что, естественно, отразилось на названии («вок», между нами говоря, это вокал, пение).

Потом Царское Село почему-то переименовали в Детское (хорошо ещё, что не в Пролетарское), а в тридцать седьмом, когда по всей стране с помпой отмечали столетний юбилей гибели поэта (ничего себе дата!), вообще нарекли город его именем. Пусть, дескать, порадуется на том свете!

В период войны немцы якобы не оставили от Пушкина камня на камне, но все его главные достопримечательности, включая какие-то загадочные Холодные бани, Египетские ворота и Скрипучую беседку, счастливо уцелели и продолжали радовать глаз досужих экскурсантов.

На этом пока можно было поставить точку, хотя в ближайшее время Кондаков собирался вплотную познакомиться как с самим городом, так и с его трёхвековой историей.