Однако сегодня был особенный день. Они с матерью пришли на кухню, когда начали удлиняться вечерние тени. Дальнейшее, с точки зрения Кефрии, смахивало на жутковатую пародию тех добрых старых времен. Вдвоем с Роникой они что-то чистили, резали, кипятили и помешивали, обсуждая при этом выбор чая и вин, решая, насколько крепкий варить кофе и какую скатерть расстелить на столе… Они почти не строили предположений, с какой стати семья Фьестрю пожелала именно сегодня их посетить. Выплата, сроку которой оставалось еще несколько дней, лежала наготове в крепком ящичке у порога… О том, что письмо Кефрии осталось без ответа, они вообще предпочитали не упоминать. Хупрусы — это не Фьестрю; какая тут может быть связь? Да никакой… скорее всего…

Кефрия знала со времен отрочества, что торговцы из Чащоб посещали их дважды в год, забирая очередную выплату за живой корабль. Знала она и то, что со времени пробуждения корабля выплаты должны были увеличиться. Таков был обычай. Считалось, что оживший корабль мог принимать участие в баснословно выгодной торговле на реке Дождевых Чащоб, а значит, начинал приносить своим владельцам отличный доход. В самом деле, большинство владельцев со времени пробуждения своего корабля начинали стремительно богатеть. К Вестритам это, конечно же, не относилось. Иногда Кефрия спрашивала себя, а так ли мудро было решение отца не связываться с магическими товарами… Иногда — вот как, например, сегодня…

Когда угощение было приготовлено и стол накрыт, две женщины тихо присели у очага. Кефрия заварила чаю и налила матери и себе.

— Может, нам Малту к себе сюда пригласить? — предложила она неуверенно. — Поучилась бы…

— Она и так уже знает гораздо больше, чем нам с тобой кажется, — устало отозвалась Роника. — Нет, Кефрия, сделай уж мне такое одолжение, не зови ее. Давай сами выслушаем Фьестрю и решим, как нам быть дальше. Боюсь, наши сегодняшние решения повлияют на всю дальнейшую жизнь семейства Вестритов… — И она посмотрела в глаза дочери: — Не обижайся на то, что я сейчас скажу, я просто не знаю, как выразиться деликатнее… Боюсь, мы с тобой — последние женщины из рода Вестритов. Малта — до мозга костей Хэвен. Нет, я не говорю, что Кайл Хэвен человек скверный. Я просто хочу сказать, что сегодняшнее дело касается только торговцев Удачного, и решать следует нам. Потому что Хэвены — не из нашего круга.

— Пусть будет по-твоему, — кивнула Кефрия утомленно. «Когда- нибудь, — подумала она без злобы и гнева, — тебя не станет и я больше не буду чувствовать себя между двумя жерновами. Быть может, тогда я все отдам Кайлу — и буду проводить время, ухаживая за своим садиком. Тогда мне не придется ни о чем думать, кроме как о том, надо ли подрезать розы и не пора ли разделять корневища ирисов. Вот тогда-то я наконец отдохну…» Она была уверена, что Кайл не будет ее особенно беспокоить. Думать о муже нынче было все равно что звонить в надтреснутый колокол. Когда-то его имя звучало в ее сердце, как песня, но теперь ей не хотелось даже мысленно произносить его. Или слышать, как его произносят другие. «Любовь, — подумала она отрешенно, — увы, держится на материальных ценностях и на праве ими распоряжаться. Семейный лад, супружеская любовь… даже любовь ко мне собственной дочери. Люди начинают любить тебя, когда ты отказываешься от власти в их пользу… Как смешно…» На самом деле было не очень смешно. С тех пор как Кефрия открыла для себя эту истину, ей сделалось все равно, любил ли ее кто-нибудь.

Она прихлебывала чай, глядя в огонь, и время от времени подбрасывала дрова. Были все-таки еще простые радости в жизни. Тепло огня, чашка хорошего чая… Надо уметь наслаждаться тем, что у тебя осталось…

С другого конца поля донесся отдаленный звук гонга. Мать торопливо поднялась, чтобы еще раз поспешно все проверить. Свет в комнате давно уже был приглушен, но теперь она накрыла свечи резными колпачками, еще больше смягчая сияние их огоньков.

— Завари свежего чая, — негромко распорядилась она. — Каолн любит чай…

А затем мать сделала нечто довольно странное. Она быстро подошла к двери, ведшей внутрь дома, и резко распахнула ее. А потом так оглядела широкий коридор, словно предполагала застать там кого-то врасплох. Когда она вернулась, Кефрия спросила ее:

— Что, Сельден снова не спит? Таким полуночником заделался…

— Нет, там никого не было, — рассеянно отозвалась Роника. Потом плотно притворила дверь, подошла к столу и вдруг спросила Кефрию: — Ты хорошо помнишь приветственный ритуал?

— Конечно. Не волнуйся, я тебя не посрамлю.

— Ты никогда меня не срамила, — ответила мать. Кефрия сама не знала, отчего так странно подпрыгнуло ее сердце при этих словах…

А потом раздался короткий стук в дверь, и Роника пошла открывать. Кефрия встала у нее за плечом… За дверью стояли две темные фигуры в плащах и надвинутых капюшонах. У одной на вуали сияла целая россыпь багровых кристаллов огня: зрелище жутковатое и прекрасное. Янни Хупрус!.. Кефрия ощутила, как глубоко изнутри живота холодом разбежался страх. Сновидческая шкатулка!.. На миг у нее голова закружилась от ужаса. Она в отчаянии ждала, чтобы мать сказала хоть что-нибудь… как-то выручила их обеих. Но и мать стояла молча, вполне потрясенная. Она даже не поздоровалась. Кефрия судорожно вдохнула и сотворила краткую молитву о помощи и вдохновении.

— Я приглашаю вас быть желанными гостьями под нашим кровом. Входите — и будьте как дома!

И они с матерью отступили с порога, давая войти посланницам Дождевых Чащоб. Когда те начали снимать перчатки, вуали и капюшоны, Кефрия внутренне напряглась, готовясь к чему-то жуткому. У одной женщины фиалковые глаза почти прятались под чешуйчатыми наростами на веках. Кефрия едва нашла в себе силы посмотреть ей в глаза и одарить ее гостеприимной улыбкой — но ничего, справилась. Что же касается Янни Хупрус, то для женщины из Чащоб ее лицо оказалось просто удивительно гладким. Она могла бы расхаживать по Удачному среди бела дня, не привлекая излишнего внимания… ну, почти не привлекая. Ее отметины были не очень заметны. По краю век и губ дорожками пролегли выпуклые уплотнения. Белки глаз синевато светились в полутьме кухни. Тем же свойством обладали ее зубы, ногти и волосы. Это выглядело даже привлекательно, только по коже пробегали мурашки. Роника так и не проронила ни звука, и Кефрия продолжала:

— Мы приготовили для вас угощение. Освежитесь после дальней дороги! Вы не откажете присесть за наш стол?

— С большой благодарностью, — ответили посланницы почти хором.

И они обменялись реверансами, все четверо. И вновь Кефрия принуждена была говорить:

— Я, Кефрия Вестрит, из семейства Вестритов, торговцев Удачного, говорю вам: добро пожаловать к нашему столу и в наш дом. Мы помним наши древнейшие договоренности, связавшие Удачный и Дождевые Чащобы, помним и соглашение между нашими семьями, касавшееся живого корабля «Проказница», совместного порождения двух наших семейств…

— Я, Каолн Фьестрю, из семейства Фьестрю, торговцев из Дождевых Чащоб, принимаю твое гостеприимное приглашение войти под кров и сесть к столу. Я помню наши древнейшие договоренности, связавшие Дождевые Чащобы с Удачным, помню и соглашение между нашими семьями, касающееся живого корабля «Проказница», совместного порождения двух наших семейств… — Произнеся старинную формулу, Каолн указала на женщину, стоявшую подле нее: — Я привела в ваш дом, к вашему столу, мою гостью, которая таким образом становится и вашей гостьей. Готовы ли вы распространить свое гостеприимство на Янни Хупрус, нашу родственницу?

Она неотрывно смотрела на Кефрию, ожидая ответа именно от нее.

Кефрия честно созналась:

— Я не знаю, как следует отвечать на это по ритуалу. Поэтому я