подтвердили, что ему не причудилось, — в те времена морских змеев видели до того редко, что иные сухопутные крысы вовсе не желали верить в их существование. Но Брэшен помнил и то, что рассказывали о змеях бывалые моряки. «Увидевший эту тварь, — говорили они, — лицом к лицу повстречал смерть». И мальчик со всей ясностью понял — объяви он о том, что на поверхности показался морской змей, это сочли бы дурным предзнаменованием для всего корабля. И был только один способ отвести от него злую судьбу. Он, Брэшен, попросту свалится с рея[11], когда кто-нибудь (конечно, случайно!) не сможет удержать рвущийся на ветру парус. Или опять же случайно свалится в приоткрытый люк, чтобы сломать себе шею. Или просто однажды бесследно исчезнет посреди длинной и скучной ночной вахты…

Он только что был нешуточно близок к тому, чтобы совершить самоубийство, но в этот миг твердо решил, что совсем не собирается умирать! Ни от собственной руки, ни от чьей-то еще! Нет уж! Он вытерпит это треклятое плавание, он останется жив, он сойдет обратно на берег и вернется в прежнюю жизнь. Он отправится к отцу, он будет умолять и валяться у него в ногах как никогда прежде. И они примут его обратно в семью. Может быть, уже не в качестве наследника фамильного состояния Треллов, но, право, какое это имело значение! Да пускай Сервин будет наследником, а ему, Брэшену, вполне хватит и доли младшего сына. Он бросит пить, он оставит азартные игры, он навсегда забудет циндин… И вообще сделает все, чего бы ни потребовали от него дед и отец…

Брэшен внезапно обнаружил, что цепляется за жизнь той же мертвой хваткой, какой вцепились в фальшборт его намозоленные пятерни.

А бесконечное чешуйчатое тело все так же легко скользило в кильватерном буруне…

Вот тут и случилось самое скверное. То, что доселе продолжалось во снах. Змей понял, что проиграл. Понял, что не дождется добычи… а Брэшен с содроганием осознал, что мысль о самоубийстве, о милосердном забвении в темной воде пришла ему не сама по себе. Ему ее подсказали извне, и сделала это чешуйчатая тварь, сопровождавшая судно.

Такое же содрогание охватило подростка, когда он обнаружил руку Фарзи, накрывшую его пах…

Змей небрежным движением покинул пенистый след судна и предстал перед его глазами весь, во всей своей жуткой красе. Он был длиной в пол корабля и так и переливался яркими красками. Он двигался безо всякого видимого усилия, словно струясь вместе с водой. Его голова вовсе не была клиновидно-плоской, как у змей, живущих на суше, нет, у него был крутой лоб и два огромных глаза с каждой стороны, и шея выгибалась, как у породистого коня, и бахрома ядовитых шипов колыхалась под челюстью…

Чудовище легло в воде на бок, показывая беловатую чешую брюха и созерцая Брэшена одним мерцающим глазом. Этот взгляд вконец лишил его мужества — юнга шарахнулся прочь от фальшборта и чуть не на четвереньках удрал назад в форпик. Этот взгляд и до сих пор заставлял его просыпаться посреди ночи, корчась от ужаса. Взгляд громадного круглого глаза, лишенного бровей и ресниц, был подобен человеческому. В темно-синей глубине его таилась вполне человеческая насмешка…

Альтии ничего так не хотелось, как наконец-то принять ванну из настоящей пресной воды. Она взбиралась по трапу на палубу, и каждая мышца в ее теле отзывалась болью, а в голове стучало. Слишком уж спертый был воздух в кормовом трюме. Ну, наконец-то она выполнила, что требовалось. Теперь можно уйти к себе. И вымыться! Хотя бы обтереться с помощью влажного полотенца. Переодеться. Немножко вздремнуть, если повезет… А потом пойти к Кайлу для окончательного разговора. И так уже она этот момент слишком долго откладывала, и чем дальше, тем хуже становилось на душе. Пора уже собраться с духом и сделать решительный шаг. А там — будь что будет. Она примет и переживет все…

— Госпожа Альтия? — Едва она высунулась на палубу, как увидела перед собой Майлда. Юнга неуверенно улыбался, как бы извиняясь перед ней и одновременно предвкушая: ой, что-то будет! — Тебя капитан спрашивает!

— Отлично, Майлд, — отозвалась она спокойно. И в самом деле — отлично. Стало быть, не удалось ни вымыться, ни тем паче поспать. Прямо лучше не бывает… Она на мгновение задержалась лишь для того, чтобы пригладить волосы да поплотнее заткнуть рубашку в штаны. Когда она некоторое время назад надевала то и другое, это была ее самая чистая пара рабочей одежды. А теперь грубая бязь рубахи, промоченная потом, липла к лопаткам и шее, а штаны были перемазаны смолой и облеплены клочьями пакли — в трюме было тесно и грязно. И на лице наверняка остались разводы. Ну и наплевать. Ну и пусть Кайл обрадуется такому ее виду, вообразив, будто получил преимущество…

Она нагнулась якобы для того, чтобы застегнуть башмак, и украдкой прижала ладонь к дереву палубы. На миг прикрыла глаза — и вобрала ладонью толику силы «Проказницы».

— О корабль, — тихо-тихо, словно молясь, прошептала она, — помоги мне выстоять перед ним…

И выпрямилась, чувствуя, как крепнет ее решимость.

Стояли сумерки. Альтия шла по палубе, направляясь к двери в покои капитана, и моряки отводили глаза. Все, мимо кого она проходила, были страшно заняты. Либо просто смотрели в другую сторону. Она не оглянулась проверить, глядят ли они ей в спину. Расправив плечи и подняв голову, она шагала навстречу своей судьбе.

Короткий стук в дверь. Грубый голос ответил ей изнутри. Альтия вошла и на мгновение замерла на пороге, пока глаза привыкали к желтому свету лампы. Краткого мига хватило, чтобы на нее накатила сокрушительная волна ностальгии. Но тоска эта относилась не к какому-то дому на берегу — Альтия вспомнила, какой была когда-то эта каюта. Вон на том крючке висел непромоканец ее отца, а в воздухе витал аромат его любимого рома… А вон в том уголке он повесил для нее гамак — это когда он впервые взял ее с собой на «Проказницу», чтобы маленькая дочка всегда была у него на глазах… А теперь поверх всего привычного и такого домашнего воцарился принесенный Кайлом беспорядок и хлам. Альтия ощутила, как внутри просыпается гнев. Даже полированный пол был весь исцарапан — наверное, у Кайла где-нибудь в подошве сапога торчал гвоздь. Нет, Ефрон Вестрит такого бы не потерпел. Карты, валяющиеся неубранными, грязная рубаха, болтающаяся на спинке стула… Отец не выносил беспорядка в корабельном хозяйстве, и его собственная каюта не была исключением.

Увы, зять Ефрона больше ценил другое…

Альтия перешагнула через какие-то штаны, валявшиеся прямо на полу, и остановилась перед сидевшим за столом капитаном. Ей пришлось постоять так некоторое время, пока Кайл внимательно изучал пометки на карте. Альтия присмотрелась и узнала четкий почерк отца. И это стало для нее еще одной ниточкой в прошлое — как ни больно было ей оттого, что Кайл вот так запросто ворошил их семейные карты. Карты ведь были одним из наиболее ревностно хранимых сокровищ любой купеческой семьи. Иначе как сохранить в тайне лучшие и быстрейшие способы плавания по Внутреннему Проходу и собственные торговые пристани в мало кому известных селениях?…

Однако ее отец доверил Кайлу даже и карты. И не ей было оспаривать решение, которое он принял…

Тем временем капитан продолжал притворяться, будто не обращает на нее внимания. Альтия не поддалась на уловку. Она стояла терпеливо и молча, и по прошествии некоторого времени он поднял на нее глаза. Как все же он не походил на ее отца! У отца глаза были черные, а у Кайла — синие. У отца были гладкие черные волосы, убранные в косицу, а у Кайла — нечесаные светлые космы. В который раз Альтия с отвращением спросила себя, что могло заставить ее старшую сестру пожелать для себя подобного мужа. Это при том, что его калсидийское происхождение запечатлелось не только во внешности, но и сквозило во всем поведении…

Конечно, она постаралась никоим образом не выдать своих чувств, но сама понимала, что не сможет сдерживаться вечно. И так уже она слишком долго пробыла в море с этим человеком…

Последнее плавание вовсе грозило стать нескончаемым.