парнишкой»… Постепенно решимость и рвение Альтии сменились отчаянием. А потом и отчаяние угасло, придавленное постоянной усталостью. Теперь она просто боролась за выживание — день ото дня.

Она была на промысловике одним из трех юнг. Двоим другим — юным родственникам капитана — неизменно доставались поручения полегче. Они накрывали стол для капитана и старпома (а потом приканчивали излишки добротной еды). Их часто придавали в помощь корабельному коку, готовившему жратву для команды. Это последнее вселяло в душу Альтии самую черную зависть. Возиться на камбузе!.. Под палубой, куда не достигает яростная непогода! В тепле около печки!..

На Альтию — третьего юнгу — взваливали работу потяжелей. Ее приставляли убираться там, где царила уже самая-разсамая грязь. Она таскала ведра со смолой и отбросами жира. Она вообще была ко всякой бочке затычкой. Так, как сейчас, она ни разу еще в своей жизни не вкалывала.

…Она еще немного подержалась за мачту, спасаясь от объятий очередной волны, захлестнувшей палубу «Жнеца». Чтобы добраться оттуда до надежного укрытия форпика, понадобилось несколько отчаянных бросков через палубу. И не менее отчаянных мгновений, когда она судорожно цеплялась за штормовые леера[49], а очередной поток из-за борта силился оторвать ее от корабля и унести в море.

Упорная непогода держалась вот уже полных три дня. И, пока не разразился нынешний шторм, Альтия наивно надеялась, что хуже уже не станет. Опытные же матросы, кажется, считали это светопреставление вполне обычным для плавания Вовне. Они, понятно, ругались на чем свет стоит и требовали от Са прекратить бурю. Но богохульства неизменно перетекали в россказни о еще худших штормах, которые им доводилось переживать на кораблях попаршивей «Жнеца».

— Этт, малыш! Ну-ка поторопись, ежели рассчитываешь нынче горяченького похлебать! Будешь так ползать, смотри, даже и остывшего не достанется!

Риллер прокричал все это с изрядной долей угрозы. Тем не менее старый матрос оставался на палубе, пока «Этт» не присоединился к нему. Они плотно задраили за собой люк и наконец-то спустились вниз. Альтия чуть-чуть задержалась только для того, чтобы стряхнуть воду с рук и лица и как следует отжать густые волосы. Потом устремилась в недра корабля следом за Риллером.

Несколько месяцев назад она охарактеризовала бы эти недра как донельзя холодные, сырые и вдобавок вонючие. А теперь это был если не дом, то по крайней мере желанное прибежище. Место, где ветер не вколачивал в тебя дождь. Место, где приветливо горел желтоватый фонарь… Здесь уже раздавали еду. Деревянный черпак стукал о стенки котла, и Альтия отправилась получать свою законную пайку.

На борту «Жнеца» не имелось какого следует кубрика. Каждый располагался где мог, стараясь, конечно, «застолбить» местечко поудобней. Лучшие лежанки их владельцы время от времени с бранью отстаивали, пуская в ход кулаки. А посреди грузового трюма был небольшой закоулок, который матросы именовали «берлогой». Сюда один из юнг обычно притаскивал котел еды и раздавал сменившимся вахтенным. Ни столов, ни скамеек — устраивайся как хочешь, к примеру, на своем морском сундучке (если он у тебя есть). А то сядешь прямо на палубу, прислонившись спиной к бочке китового жира.

Ели из деревянных мисок, которые никогда толком не мылись. Их вытирали хлебом (если он был). Или попросту пальцами. Обычно в качестве хлеба раздавали галеты, а уж чтобы в шторм вроде нынешнего кок сподобился еще что-то испечь — не приходилось даже мечтать.

Для начала Альтия пробралась сквозь густой лес чьей-то одежды, развешанной на крючках, нагелях и веревках. Все было мокрое, и все якобы сушилось. Альтия выбралась из своего непромоканца (выигранного на той неделе в карты у Ойо) и повесила его на «свой» крюк.

Риллер, как выяснилось, не впустую пугал ее возможной недостачей еды. Альтия подошла, как раз когда он наполнял свою миску. Как все прочие, он черпал себе столько, сколько считал нужным, нимало не задумываясь, хватит ли остальным. Альтия схватила пустую миску и стала ждать своей очереди. Она чувствовала — Риллер намеренно медлил, дожидаясь от нее жалобы. Нет уж. Она успела набить себе достаточно шишек и набраться ума. И так кто угодно мог безнаказанно влепить юнге затрещину, не требовалось и предлога в виде нытья. Лучше промолчать — и удовольствоваться половиной половника, чем начать возникать — и заработать подзатыльник на ужин.

Риллер согнулся над котлом и все черпал из него, все черпал… Из очень мелкой лужицы варева, еще остававшегося на дне. Альтия молча сглатывала слюну.

Когда Риллер понял, что не добьется от нее жалоб, он спрятал улыбку.

— Кормись, малыш. Я там тебе оставил малость гущи на донышке. Выскребай котел — и потом коку назад его отнесешь.

Альтия знала: это была самая настоящая доброта. Риллер мог запросто слопать все, оставив ей только налипшее по стенкам, — никто и слова бы ему не сказал. Она подхватила котел и потащила к своей лежанке. Ура! Наконец-то еда…

Спальное место у нее было не из худших. Она устроилась со своими скудными пожитками в уголке, там, где изгибающийся борт корабля упирался в палубу над головой. Здесь- то, где было невозможно выпрямиться во весь рост, она свой гамак и повесила. Все равно никто, кроме нее, не мог здесь устроиться более-менее удобно. Опять же, здесь ее почти никто не тревожил. Никто не задевал ее мокрыми непромоканцами, возвращаясь с верхней палубы вниз.

Усевшись, Альтия вычерпала остатки варева своей кружкой и выпила залпом. Горячей эту жидкость трудно было назвать, во всяком случае, капли плававшего жира успели уже застыть. Но она была всяко теплей бушевавшего снаружи дождя. Да и жир показался Альтии вкусным необыкновенно. И Риллер ее не обманул: вправду оставил ей гущи. Несколько шматочков непонятно чего. Не то картошки, не то репы… или вообще чего-то непонятного, изначально задуманного как клецки, но толком не проварившегося. Альтии было, впрочем, все равно. Она схватила «это» пальцами и отправила в рот. А потом круглой и жесткой корабельной галетой скребла и терла котел, пока в нем не осталось даже намека на съедобную крошку. Галета, надо сказать, в качестве скребка была идеальна.

Она дожевывала последний кусочек, когда на нее навалилась всепоглощающая усталость. Она вымокла и продрогла, и у нее болела каждая косточка. Ах, как ей хотелось бы просто натянуть на себя свое одеяло, завернуться в него и закрыть глаза! Но Риллер велел ей отнести на камбуз котел, и не стоит откладывать это на потом, когда-де она немного поспит. Это будет расценено как уклонение от своих обязанностей. Риллер, может, и предпочтет не заметить… но если он не предпочтет… или кок что-нибудь вякнет… кабы еще не вздули линьком!

Этого она никак не могла допустить. Она издала нечто, очень напоминавшее всхлип, и с котлом в руках выбралась из своего закутка.

Чтобы добраться до камбуза, ей снова пришлось пересекать открытую палубу, где все так же нещадно «мыло»[50] из-за борта. Альтия умудрилась проскочить в два приема, держа котел не менее крепко, чем она сама держалась за леера. Если она упустит котел, то скоро пожалеет, что и сама не прыгнула за ним следом!

Ей пришлось долго пинать и колошматить дверь камбуза: недоумок кок додумался запереть ее изнутри. Наконец, недовольно хмурясь, он впустил ее. Она молча сунула ему котел, изо всех сил стараясь не слишком алчно смотреть на огонь, жарко горевший у кока за спиной. Тем, кто пользовался благосклонностью кока, разрешалось задерживаться здесь и греться в тепле. Особо приближенные имели право повесить здесь на просушку рубаху или штаны — только здесь их можно было вполне избавить от сырости. Альтия в число избранных, увы, не входила. Кок выдворил ее, едва она поставила на пол котел.

На обратном пути ей довелось ошибиться в расчетах. Позже она будет возлагать вину за это на кока, который слишком уж быстро выставил ее вон. Вот она и решила пересечь палубу за один раз. И просчиталась. Корабль, как нарочно, особенно круто врезался в бок водяной