дальнейших распоряжений. Не давать ни еды, ни воды. Не допускать никакого контакта с внешним миром.

Этот строгий приказ он нарушить не мог, не рискуя навлечь на себя суровую кару.

Итак, ни еды, ни воды. Никаких контактов. Если этот приказ в ближайшее время не изменят, Скуирелли Чикейн умрет от жажды и голода. А его, полковника Фанга, обвинят в том, что он не проявил должной инициативы, да и просто здравого смысла и не сохранил ей жизнь.

Положив трубку на рычаг, полковник Фанг вытряс из пачки последнюю сигарету. Самолет с продовольственными пайками и другими необходимыми товарами снова запаздывал. Нет никакого сомнения, что пока бунджи-лама не умрет, с Пекином так и не удастся связаться.

Попыхивая сигаретой, полковник Фанг попытался понять тайные причины упорного молчания министра. Разумеется, о них он мог только догадываться, но, прослужив в рядах Народно-освободительной армии целых двадцать лет, он неплохо разбирался, что к чему. Даже если истинные мотивы и тщательно скрывались.

Министр безопасности наверняка получил распоряжения от самого премьера Китая. И явно недвусмысленные распоряжения. Министр безопасности передал их полковнику Фангу, а затем, вероятно, отправился во внеочередной отпуск. Или как-нибудь схимичил со своим рабочим телефоном. Телефоны в Пекине часто барахлили.

Бунджи-лама умрет в тюрьме Драпчи, и всю ответственность за это понесет полковник Фанг, ибо в противном случае – если она не умрет в тюрьме – премьер даст нагоняй министру государственной безопасности, а тот, в свою очередь, устроит разнос полковнику Фангу за невыполнение приказа.

Типично коммунистический способ отделываться от неприятных проблем! Что очень и очень не нравилось полковнику Фангу.

Теперь он яростно дымил сигаретой и, прикрыв глаза, размышлял. На столе у него стояла позолоченная статуэтка, отобранная у американской ламы в надежде, что она отлита из чистого золота. Надежда, увы, не оправдалась. Но полковник Фанг все же решил оставить вещицу себе – он всегда мечтал получить «Оскара».

Оставался только один выход: вину за неизбежный международный скандал надо свалить на кого-нибудь из подчиненных. Но на кого именно?

У первого поста стоял солдат Народно-освободительной армии. Руки вытянуты по швам, подбородок задран, глаза едва виднеются из-под низкого зеленого шлема.

Мастер Синанджу знаком остановил всех следующих за ним и незаметно подкрался к охраннику.

Тот, разумеется, не слышал его бесшумных шагов. Да и как их мог услышать тупой как пень солдат, тем более что уши его закрывал стальной шлем?!

Поэтому, когда винтовка выскользнула у него из рук, царапнув по пальцу, который он держал на спусковом крючке, парень был очень удивлен, увидев в двух футах от себя, вне обычного поля его зрения, старого корейца, завладевшего его оружием.

Злобно выругавшись, солдат нагнулся, чтобы выхватить свою драгоценную винтовку из рук старикашки, но она неожиданно брякнулась на каменный пол. Китаец нагнулся еще ниже, чтобы подобрать ее.

В этот момент голова в шлеме оказалась в пределах досягаемости длинных ногтей. Один ноготь стремительно прошелся по периметру стального шлема. Солдат даже не почувствовал, как ноготь проделал глубокую канавку, достигнув скрытого под черепом мозга.

И вдруг с шумом, похожим на хлопок пробки шампанского, скальп китайца вместе со шлемом подпрыгнул вверх.

Охранник и сам услышал этот необычный шум. С его макушкой творилось что-то странное.

Точнее, совсем уж неладное. Солдат потянулся к шлему и вместо него нащупал что-то мягкое и пульсирующее.

Затем он увидел, как каска шлепнулась на пол рядом с винтовкой. Внутри серело что-то похожее на внутреннюю часть расколотого кокосового ореха. Только вместо белых волокон он увидел окровавленную черепную кость.

Тут наконец он все понял.

Чиун, который вонзил ноготь в самое сердце несчастного, совершил поистине милосердный поступок.

Сняв железный ключ с пояса агонизирующего солдата, мастер отпер коридорную дверь. Затем махнул рукой, чтобы остальные поторапливались.

Скуирелли мельком взглянула на убитого и закрыла глаза. Кула, остановившись, подобрал винтовку. Лобсанг сердито фыркнул:

– Убивать – грех.

– Умирать от рук оккупантов – еще больший грех, – парировал мастер Синанджу.

Еще трижды кореец таким же образом снимал попадавшихся им на пути охранников. Бунджи-лама и те, кто ее сопровождал, теперь уже не глядя переступали через тела убитых.

Услышав звук, напоминающий хлопок пробки шампанского, полковник Фанг, сидевший на жестком деревянном стуле, выпрямился.

К этому времени он уже почти докурил сигарету. Погасив окурок о стол, полковник направился к двери. Сквозь вделанное в нее матовое стекло он увидел короткую тень. Здорово смахивало на тибетца. А ведь ни один тибетец не должен разгуливать по тюрьме Драпчи без конвоя.

Фанг Лин вынул из кобуры своего «Токарева», снял его с предохранителя, какое-то мгновение раздумывал, стрелять или не стрелять через драгоценное стекло. Получить такую застекленную дверь из Пекина было чрезвычайно трудно, и полковник решил поберечь имущество.

Он просто распахнул ее.

Но по ту сторону дверного проема никого не оказалось.

А ведь он только что видел тень за стеклом! Ему не померещилось, он в самом деле ее видел. Ошарашенный, полковник Фанг закрыл дверь. Тень возвратилась на прежнее место. Он снова распахнул дверь. Ни тени. Ни маленькой фигурки. Очень непонятно!

Тогда начальник тюрьмы всего лишь высунул свою квадратную голову. Этот опрометчивый поступок стоил ему жизни. Пальцы с длинными ногтями схватили его за воротник и с неудержимой силой потянули вниз.

Полковник Фанг почувствовал, как что-то острое прошлось по его лбу, вискам и затылку. Послышался хлопок.

Затем началось что-то совсем уже странное.

На затылке у полковника Фанга была плешь. В последние два года, с помощью системы зеркал, он внимательно наблюдал за ее ростом.

И вдруг эта плешь вместе со всем скальпом, словно отброшенная шелуха кокосового ореха, упала к ногам полковника. Такое впечатление, мысленно рассмеялся он, будто у меня отвалилась верхняя часть головы.

С этой мыслью полковник Фанг потерял сознание. Он так и не пришел в себя. Когда он лицом ударился об пол, из большого отверстия в его черепе, словно яйцо из разбитой скорлупы, вывалились серые мозги.

– Ну ты даешь! – воскликнула Скуирелли, переступая через упавшего полковника. – Нельзя ли как-нибудь поблагороднее?

– Вот и телефон, – произнес мастер Синанджу, указав на стандартный