Подав назад, Римо сгреб часового за блестящую портупею и без лишних усилий забросил в стоявший поблизости джип. Еще один полицейский ринулся на помощь, но ногти Чиуна, слегка прижав на шее ревностного служаки нервные окончания, немедленно убедили того, что пропустить в зону этих двух странных штатских было его самой заветной мечтой.

Они ехали вдоль протянувшихся на много миль боевых порядков – орудий, танков, грузовиков. Чиун по обыкновению недовольно морщился:

– Когда я вижу, какие деньги тратит ваша страна – каждый танк стоит миллионы, каждый снаряд – не меньше шести тысяч долларов, – душа моя льет слезы при мысли о том, что мог бы сделать для дома Синанджу скромный подарок миллиардов в пять.

– А что он мог бы сделать? Гнить в сарае на холме?

– Сокровища – живые существа, Римо. Они живут долгие столетия.

– Они гниют долгие столетия.

На подобное плоское замечание Чиун не счел нужным ответить. Конечно, он мог бы объяснить, что собирается построить для сокровищ роскошное здание, чтобы весь мир мог увидеть славу Синанджу. Римо, однако, знал, что за последние двадцать веков здание это собирался возвести каждый Мастер, но дальше планов ни один из них не пошел. Предвидя это, Чиун предпочел ограничиться гордым молчанием.

Вплотную приблизившись к ограждению боевых порядков, они услышали перебивавшие друг друга сердитые голоса. Утренняя атака, едва начавшись, была свернута, и теперь многие из солдат возмущались тем, что им ни разу не придется спустить курок в этой так называемой битве.

– Армия, – скривился Чиун. – Солдаты!

– А я, между прочим, в морской пехоте служил.

– Именно поэтому мне столько времени пришлось выколачивать из тебя абсолютно чудовищные привычки. Например, ты считал, что небрежение к боли есть признак доблести – хотя только безнадежные глупцы отказываются внимать предупреждениям своего тела.

Появившиеся перед машиной двое солдат – темные очки, запыленное хаки, винтовки «М-16», как дубинки, закинуты прикладами на плечо – предупредили их, что дальше ехать опасно.

– Там мятежники, – махнул в сторону холмов высокий парень со штык-ножом на поясе.

– У меня тут свой есть. – Римо указал на заднее сиденье.

– Он что, индеец?

Краем глаза Римо увидел, что Чиун обдумывает, стоит ли объяснять зеленому юнцу разницу между отмеченным небом народом и разными красно-, черно– или белокожими недочеловеками, и забеспокоился. В своих этнографических лекциях Чиун нередко прибегал к физическим мерам.

– Нет времени, папочка.

Чиун, вынужденный проглотить еще одно оскорбление от продукта вырождающегося общества, сердито вжался в сиденье, дав Римо тем самым возможность продолжить путь по широкой лощине перед цепочкой холмов. Впереди должна быть река – Римо чувствовал, как земля отзывается на ее течение. Примерно так же – только гораздо слабее – чувствуют воду обладатели «волшебной лозы». Но Римо и Чиун без всяких прутьев чувствовали мощный пульс течения, в который вплетались слабые частые толчки. У реки стояли лагерем люди.

Видимым признаком их присутствия оказался юноша с длинными черными волосами и высокими скулами, возникший перед ними из какого-то укрытия наподобие лисьей норы. В руках у юноши была охотничья винтовка.

– Пришел твой час, белый человек!

Вскинуть винтовку юноша не успел, поскольку Римо размашистым движением засунул его назад в нору.

Далее продвигались пешком.

Они оба знали, что их путь лежит к штабу восставших, и знали, как найти его. Ничего сложного. Штабы и командные пункты могут размещаться в каких угодно местах, но всегда примерно в одном порядке вокруг них располагаются подразделения, растет по мере приближения к святая святых ранг снующих вокруг офицеров.

Поэтому надо просто поймать одного из них, отдающего приказ младшему по званию, и узнать, от кого он сам получает приказы. Таким путем легко проследить всю цепочку до ее последнего и главного звена.

Вот и все.

Все армии одинаковы.

В этом и была мудрость хроник Синанджу. Разница между враждебными армиями существовала только в воображении их полководцев.

Когда Римо впервые услышал этот постулат, то разозлился не на шутку. Пару лет он воевал во Вьетнаме, и мысль о том, что он ничем не отличался от вьетконговцев, не очень льстила ему.

– Если обе стороны похожи, почему одна выигрывает, а другая – нет?

– Потому что одна из сторон лучше подготовлена. Но готовились они обе – и обе, заметь, совершенно одинаковыми способами. Ни мысли, ни чувства, ни жизни – одно лишь тупое действие, которое кажется им залогом успеха. Толпа, у которой отняли разум, – вот что такое армия.

– У толпы нет никакого разума.

– Как раз есть, потому она и бьется в истерике, разрушая все на своем пути. Ею нельзя управлять, это верно. Но разум у толпы все же имеется.

– Ну ладно, а мне зачем это все? Ты говоришь – пригодится, но я собираюсь ловить преступников, а не играть в войну.

– А я собираюсь научить тебя Синанджу. Пусть в ваших глупых судах решают, кто преступник, а кто нет. Я учу тебя жизни, а значит, ты будешь знать и про армии. Таков путь Синанджу – разум учится первым, тело вслед за ним.

Так что Римо пришлось учить и про армии, и про династии, и как служить фараонам, хотя про них ничего не было слышно уже примерно три тысячелетия, и не очень верилось, что фараоны когда-нибудь появятся вновь. Он постигал Синанджу – и что-то изучал лучше, что-то с меньшим усердием.

Особенно надоедали ему бесконечные предания. Любой сопливый тинэйджер без труда распознал бы в них рекламную туфту для продажи услуг самой древней в мире конторы по наемным убийствам.

Чиун же без устали повторял: если не впитаешь учение Синанджу целиком, никогда не станешь одним из Синанджу. А это означало, кроме прочего, и обязательное поклонение замшелым сокровищам, и безоговорочное восхищение рассказами о днях давно минувших. Но все это, к счастью, кануло в прошлое сразу после того, как Римо, сдав последний экзамен, сам удостоился ранга Мастера.

Для Чиуна это означало утрату универсального средства воздействия на Римо – «если ты не сделаешь того-то и этого, Мастером тебе никогда не стать».

Потому что Римо стал-таки Мастером. По этой же причине они, два Мастера Синанджу, шагали сейчас по высушенной солнцем земле заповедника Литл Биг Хорн, дабы предотвратить вторую в истории страны битву между армией США и индейцами.

Наблюдатели индейской армии должны были заметить двух штатских, у которых почему-то не блестели от пота лбы, подошвы не поднимали облака пыли и которые не обращали внимания на окрики солдат и засевших в кустах воинов с винтовками.

Но наблюдатели не заметили этого, а потом замечать что-либо стало уже поздно. Целый взвод стрелков полил своей кровью холмы Дакоты, два артрасчета навсегда остались у