обернулся. Римо стоял позади него.

— Знаешь, а ты ведь на самом деле навоз, — сказал Римо.

— Я тебя унавожу, — прорычал Пикенс и снова бросился на Римо.

Римо сделал шаг в сторону и подставил Пикенсу ногу. Верзила растянулся на мостовой, ободрав щеку о неровное асфальтовое покрытие.

— Знаешь, — произнес Римо, глядя на Пикенса сверху вниз, — по-моему, ты мне не очень нравишься. Вставай!

Бо-Бо поднялся на колени и уперся рукой в землю, чтобы прийти в себя и встать на ноги.

И тут Римо ударил ногой по широкому носу. Пикенс расслышал треск костей и журчание крови, рекой хлынувшей у него из ноздрей.

Голова его откинулась назад, но он сумел оправиться и встал на ноги.

— Это ты и есть главный пикадор квартала? — продолжал Римо. — Ну и как твоя пика — такая же острая, как вот это?

И Пикенс испытал такое ощущение, будто в левую половину его живота воткнулся нож. Он посмотрел вниз, ожидая увидеть кровь, но крови не было. Только белая рука, медленно отделяющаяся от его тела. И еще боль.

Боль! Казалось, к его коже прижали раскаленную кочергу, а он знал, что это больно, так как однажды ночью сам кое с кем проделывал это.

— Ну что, такая же острая? — продолжал издеваться Римо.

Пикенс повернулся и, размахивая правой рукой, в которой по-прежнему было зажато шило, попытался достать своего мучителя.

Но Римо опять был сзади. И Пикенс услышал его насмешливый голос:

— Такая же крепкая?

И Пикенс ощутил удар в спину. Он почувствовал, как его ребра справа от позвоночника, треснув, вошли глубоко в тело. Потом удар повторился с левой стороны, и он лишился еще нескольких ребер.

— А старушка кричала, когда ты ее убивал, а, Пи-Пи? — спросил Римо. — Она кричала вот так?

Пикенс хотел сдержать крик, но боль не оставляла для этого никакой возможности. На шее его лежали чужие пальцы, и казалось, что они, разрывая кожу и плоть, вот-вот доберутся до адамова яблока. Пикенс закричал.

— Как думаешь, Пи-Пи, ей было так же больно, когда ты ее убивал?

Бешено молотя руками, Пикенс закружил на месте, но удары его попадали в пустоту. Потом его швырнуло назад, он шмякнулся о кирпичную стену, как переспелый помидор, и сполз на мостовую. Шило выпало из его руки и со стуком упало рядом.

Там, где раньше была его правая нога, возникла дикая боль. Он попытался пошевелить ногой, но она больше не двигалась. Потом — новая боль, и с хрустом надломилась левая нога. А затем живот его словно стала рвать на части стая крыс: ощущение было такое, будто от него отрывают огромные куски. И тогда Пикенс завыл — протяжно, пронзительно; в этом крике была предельная мука и мольба о смерти как об избавлении.

Перед его глазами возникло белое лицо, оно низко склонилось над ним, и он услышал:

— Зверюга, ты убил ее шилом! Сейчас ты узнаешь, что она при этом чувствовала.

И черная звезда боли зазвенела в левой глазнице Пикенса — там, куда воткнулось шило. И теперь он больше ничего не видел левым глазом. Затем боль прекратилась, и чернокожий верзила опрокинулся на мостовую лицом вперед, глухо стукнувшись головой об асфальт. Последнее, что он увидел, — это то, что у белого были чистые ногти.

Римо плюнул на труп и вышел на главную улицу. Мимо с ревом промчалась легковая машина. За ней следовали еще две.

Римо глянул туда, где Саксонские Лорды вели ожесточенную борьбу не на жизнь, а на смерть — каждый против всех. Внезапно побоище озарилось ярким светом фар. С другой стороны квартала подъехало еще три автомобиля.

Машины, взвизгнув тормозами, остановились, и из них выскочили люди.

Римо заметил, что все они вооружены. А потом раздался знакомый голос.

Это был сержант Плескофф.

— Так их! Стреляйте! Стреляйте в этих ублюдков! Стреляйте прямо в белки их гнусных глаз. Мы им покажем. Америка сыта по горло. Положим конец этому насилию. Убивайте всех! Пленных не брать!

Римо не спускал с сержанта глаз. Плескофф поднял руку над головой, достаточно достоверно изображая актера Эррола Флинна, достаточно достоверно изображающего знаменитого генерала Кастера. Сержант был в штатском.

Как и еще дюжина людей, которые все разом открыли огонь по толпе из полицейских «кольтов» и автоматов.

Рядом с Римо возник Чиун, ведя за собой на буксире Тайрона. Тайрон через плечо оглядывался назад — туда, где улица уже начала наполняться падающими телами.

— Он тебе нужен? — спросил Чиун.

— Нет. Больше не нужен, — ответил Римо.

Тайрон повернулся к Римо. В его широко распахнутых глазах был ужас.

— Мне туда неохота.

— Что так?

— На улице, здесь теперь опасно, — сказал Тайрон. — Можно, я оставаться с вами?

Римо пожал плечами. Бойня, кажется, стихала. Крики смолкали. Несколько человек еще стояли на ногах.

Голос Плескоффа продолжал грохотать:

— Убить всех! Мы наведем в городе порядок!

Чиун тоже обернулся на голос.

— И я сотворил этого чертового народного мстителя своими руками... — произнес Римо.

— Так всегда бывает, когда человек дает волю чувству мести, — сказал Чиун. — Всегда.

— Всегда, — повторил Римо.

— Всегда, — отозвался Тайрон.

— Заткнись, — сказал Римо.

— Заткнись, — сказал Чиун.

Вернувшись в «Плазу», Чиун нырнул в один из своих лакированных сундуков и выудил оттуда пергаментный свиток, чернильницу и огромное гусиное перо.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Римо.

— Продолжить хронику Дома Синанджу.

— О чем будешь писать на этот раз?

— О том, как Мастер Синанджу наставил своего ученика на путь истинный, открыв ему глаза на то, что месть разрушительна.

— Не забудь написать, что она дает и чувство удовлетворения, — сказал Римо.

Внимание его привлек Тайрон. Парень глянул через плечо Чиуна на