– Почему только рис? – спросила она.

– Дзэн, – объяснил Римо.

– А-а-а, – протянула Тери.

– Только в наши дела вы вмешиваться не будете, – сказала Дороти. – Иначе мы отказываемся работать.

– Другими словами, вы полностью берете на себя рекламу в газетах, рекламные плакаты и ролики?

Дороти кивнула.

– Конечно, – согласился Римо. – Зачем бы я стал к вам обращаться, если бы собирался делать все сам?

– Вы не поверите, сколько клиентов не разделяют подобное мнение!

Когда подали кофе, миссис Уокер вышла в дамскую комнату.

Римо наблюдал, как Тери Уокер пьет кофе; когда она шевелилась, все мышцы ее прекрасного загорелого тела приходили в движение.

Она без умолку трещала об идеях относительно городского управления, характера Мака Полани и о чем-то еще, что она называла «контроль за проведением данной кампании».

– Это ваша первая кампания? – поинтересовался Римо.

Она кивнула.

– И моя тоже, – признался он. – Будем учиться вместе.

Она допила кофе и спросила:

– Кстати, а почему вы выбрали именно нас?

– Кто-то мне сказал, что у вас и у вашей матушки роскошный бюст. Я и выбрал вас – чтоб было, по крайней мере, приятно смотреть на своих сотрудников.

Тери Уокер расхохоталась, громко и от всей души.

– Дедушка был бы от вас без ума, – произнесла она.

Уиллард Фарджер снял в мотеле «Майа» шестикомнатный номер. Он назвал это штабом кампании и посадил туда трех девиц, которые выглядели так, будто последнюю свою кампанию проводили в кордебалете Лас-Вегаса.

– Это секретарши, – настойчиво объяснял Фарджер. – Ведь кто то должен печатать и отвечать на телефонные звонки.

– Понятно, – сказал Римо. – Где же, в таком случае, пишущие машинки и телефоны?

Фарджер щелкнул пальцами.

– Я так и знал, что чего-то не хватает!

Римо поманил Фарджера в одну из дальних комнат и закрыл за собой дверь.

– Садитесь, – прорычал он и толкнул Фарджера на стул. Сам он сел на кровать к нему лицом. – Мне кажется, вы меня плохо понимаете, – продолжал он. – Я здесь, чтобы победить. Не просто быть в двух шагах от победы. Не просто красиво стартовать. Победить! У вас же, мне кажется, возникло желание получить денежки – и в кусты.

Слова Римо прозвучали как обвинение, и Фарджер счел нужным ответить на него.

– А вам не пришло в голову, – осторожно начал он, стараясь не раздражать Римо, – что мы просто не можем победить.

– Но почему? Все наперебой уверяют меня, что я не могу победить. Может, кто-нибудь все-таки объяснит мне, – почему!

– Потому что у нас нет ничего, что работало бы на нас. Нет денег, кандидата, нет поддержки. У нас ничего нет.

– А сколько денег вам надо на неделю кампании?

– На буклеты, рекламные фильмы, потом еще расходы в день выборов, например, автомобиль с громкоговорителем и все такое… Понадобится сто тысяч, – подытожил Фарджер.

– Отлично, – сказал тогда Римо. – Вот вам двести тысяч. Наличными. И чтоб я больше не слышал, что нет того, не хватает другого и что, мол, будь побольше денег, все бы пошло иначе. Надеюсь, с двумястами тысячами в кармане вы сможете решить все ваши проблемы?

Фарджер моргнул. Он уже прикидывал в уме, сколько денег от этой заранее проигранной кампании можно будет положить себе в карман. Что ж, этому научила его жизнь в большой политике. Прошла минута, прежде чем он смог сосредоточиться на чем-то другом.

– Нам нужна реклама, – объявил он. – По радио, телевидению, в газетах; нужны брошюры, опросы общественного мнения и т.п. – Все это уже есть. Я нанял лучшее рекламное агентство в мире. Их представитель будет здесь сегодня днем. Что еще?

Фарджер вздохнул. Неплохие природные задатки боролись в нем с благоприобретенной жадностью. Но в конце концов положительные качества взяли верх, и он решил сказать Римо всю правду, даже если тот тут же заберет назад деньги и вообще свернет всю кампанию.

– Да мы хоть на уши встанем – все равно не сможем победить! В любой избирательной кампании имеют значение только три вещи: кандидат, кандидат и еще раз кандидат! А у нас его нет!

– Чушь! Во всех кампаниях, какие я видел, имело значение лишь одно: деньги, деньги и еще раз деньги. А деньги у нас есть, и я разрешаю вам тратить их на свое усмотрение. Главное – правильно их использовать.

– Но общественное признание… респектабельность?

– А откуда это берется у других политических деятелей? Подкупите газетчиков, тележурналистов!

– Но ведь нас никто не поддерживает! – упорствовал Фарджер. – Где народные массы? Рабочие? Где подписи общественных организаций? Ничего нет! Вы, я да эти три цыпочки. Да и то, если б не триста долларов аванса, и духу бы их здесь не было! Я, кстати, не уверен, что сам Мак Полани с нами, – он такой чокнутый, что на выборах может проголосовать за другого кандидата.

– На этот счет можете быть спокойны, – заверил его Римо. – Мак не голосует.

Фарджер застонал.

– А какие народные массы нам нужны? – поинтересовался Римо.

– Лидеры. Профсоюзы. Политики.

– Дайте список!

– Никакие разговоры с ними не помогут. Все они на стороне Картрайта.

– Подготовьте список! Я умею быть очень убедительным.

Римо остался в штабе, чтобы убедиться, что Фарджер решил всерьез заняться установкой телефонов, пишущих машинок и копировального оборудования.

Час спустя, когда приехала Тери Уокер, Фарджер подготовил Римо список имен, отправил одну из своих девиц за Маком Полани, а сам уединился с Тери, чтобы обсудить ход кампании, до завершения которой оставалось всего шесть дней.

Маршал Дворшански смотрел, как перекатываются в стакане кубики льда, повторяя мягкое покачивание яхты с боку на бок, н слушал жалобы мэра Картрайта.

– Фарджер ушел, – говорил мэр. – Неблагодарный ублюдок! И это после всего, что я для него сделал!

– А что именно вы для него сделали? – поинтересовался маршал, поднося стакан ко рту, отчего его плечи под лимонного цвета шелковой рубашкой взялись буграми мышц.

– Что я сделал? Не выгнал этого жалкого тупицу! Долгие годы терпел его в