Это был старый, давно известный всем Синанджу прием, применявшийся во время ночных сражений. И Нуич теперь должен был или остаться на месте, или же быстро отступить назад — в сторону. И занять оборонительную стойку в ожидании того, что Римо клюнет на подобную уловку.

Узнать об этом можно было, лишь нанеся удар противнику. Иного способа просто не существовало.

— Уф-ф!..

Нуича отбросило назад. Римо кинулся на звук и неожиданно увидел на сплошном черном фоне два растерянных, широко раскрытых от ужаса и боли глаза. И тогда каблуком левого ботинка он сильно саданул туда, где, по его предположению, находилась голова противника.

Ореховые глаза Нуича еще больше расширились.

— Получил? — осведомился Римо и поставил ногу на грудь поверженного врага.

— Хр-р-р...

— Я тебя спрашиваю, падаль! Дерьмо собачье! — рявкнул Римо.

— Я... твой... — болезненно простонал Нуич.

— На черта ты мне сдался? — проворчал Римо и вдавил каблук в грудную клетку предателя. Затрещали ребра, ореховые глаза буквально вылезли из орбит.

И к изумлению Римо, Нуич вдруг исчез, провалился в темноту. Последними в черную бездну канули два круглых глаза, полные боли и злобы и сверкающие, словно два драгоценных камня.

Римо остался один в этой темной бесконечности и пустоте. И очень-очень долго ничего не происходило.

Затем вдруг бескрайнее пространство тьмы прорезал жалобный и визгливый вой пролетающего мимо товарняка.

Римо резко сел в постели. Казалось, поезд с грохотом катил прямо по голове. Уши заложило от пронзительного визга тормозов. Римо мигом натянул одежду и бросился к двери.

Из всех дверей и окон мотеля высовывались встревоженные лица. Металлический скрежет и лязг сливались с хором испуганных голосов.

— Катастрофа! — выкрикнул вдруг кто-то.

Римо завернул за угол. Тут начинались железнодорожные пути. Вой тем временем все нарастал. Мимо, сильно накренившись и жутко искря, промчался последний вагон. Искры сыпались на прогнувшиеся и искривленные под тяжестью состава рельсы, проржавевшие костыли отзывались жалобным поскрипыванием.

Вот визг тормозивших колес превратился в долгий оглушительный вой, и рельсы не выдержали — лопнули и разлетелись в разные стороны, вывернув из земли шпалы и разбросав костыли.

Римо пригнулся: один из костылей, просвистев, как шрапнель, так и метил ему в голову. Но угодил он в кирпичную стену и задымился рядом, точно метеорит.

Римо бросился вдоль искореженных путей к хвосту поезда. Как там пассажиры? Однако, приглядевшись, мастер увидел, что состав состоит из вагонов для перевозки скота.

Секунду стояла зловещая тишина, затем из вагонов донеслось жалобное ржание. А через щели в бортах Римо увидел испуганные черные глаза. В воздухе запахло навозом.

Вскочив на подножку, Римо отодвинул засов и толкнул широкую дверь вагона. Лошади топтались на месте, напирали друг на друга, лягались, но, ощутив, что путь открыт, лавиной устремились к выходу.

Римо едва увернулся от массы разгоряченных тел.

В следующем вагоне тоже были животные. Вагон сошел с рельсов и лежал на боку. Третий от конца врезался в высокую толстую ель и стоял, накренившись и цепляясь за нее, точно пьяница за фонарный столб. Из щелей сочилась кровь.

Римо подошел поближе.

Больше всего пострадали те вагоны, которые находились в середине состава. Они буквально разлетелись в щепки.

Хорошо хоть нет людей, с облегчением отметил Римо. Он шагал вдоль состава, и отовсюду на него жалобно смотрели глаза испуганных, израненных и совершенно беспомощных животных.

Дойдя до головного вагона, Римо увидел, что электровоз, сойдя с рельсов, угодил в лесополосу, состоявшую по большей части из красного дуба. Свет прожектора пронзал тьму широким лучом голубоватого света.

— Эй! — крикнул Римо. — Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не последовало. Белый мастер Синанджу тотчас по маленькой металлической лестнице вскарабкался в кабину электровоза.

Машиниста он нашел у приборной доски. Шея его напоминала красный кровоточащий обрубок. Головы не было. Римо обвел кабину взглядом. Голова отсутствовала... Лобовое стекло пострадало от удара — по нему расползалась паутина мелких трещин, — но ни одного осколка, который бы срезал машинисту голову, на полу не было.

Ну и загадка!

Ситуация стала еще загадочнее, когда Римо, шагая обратно вдоль искореженных и перекрученных рельсов, вдруг углядел голову машиниста на дереве. Она угодила в развилку между ветвями и висела там, напоминая окровавленный и страшный пчелиный улей.

Римо решил оставить все как есть.

К счастью, на месте происшествия стали появляться люди.

Первым оказался полицейский в синей униформе.

— Бог ты мой, ну и месиво! Вы только гляньте на этих бедных лошадей! — Он вынул из кобуры пистолет. — Думаю, раненых надо пристрелить. Избавить от мучений... Хотя, видит Бог, мне не хочется этого делать.

— А почему бы не выпустить из вагонов целых и невредимых? — спросил Римо.

— У вас что, с собой кран в кармане?

— Значит, так: тех лошадей, что умирают, надо пристрелить. Я пока займусь вагонами, а остальное — ваша задача.

— Идет, — сказал полицейский и зашагал туда, откуда раздавались особенно жалобные стоны.

Римо же пробрался к двери накренившегося вагона и открыл ее.

Лошади — в основном мустанги и черно-белые аппалуса — сбились в кучу у противоположной стены. Глаза расширены от ужаса и так и сверкают злобой. Некоторые нервно ржут и бьют копытами.

Ноги у всех, кроме одной, к счастью, оказались целы. Единственная проблема — это соорудить мостик, по которому они могли бы сойти на землю.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не следит, Римо атаковал раздвижную дверь, сломал рельсы, по которым она скользила, и ударом ладони вышиб ее наружу. Получился шаткий, но все-таки мостик.

Приблизившись к лошадям, Римо стал ободряюще похлопывать их по крупам. Помогло — одна за другой лошади сводили на землю и тут же устремлялись прочь.

Даже конь со сломанной ногой — из-под колена у него вылезал острый осколок кости — умудрился спуститься по этому самодельному трапу.

Тем временем в следующем вагоне лошади-паломино[31] пытались выбраться наружу через пролом в стене.