Белый «кадиллак» катился по пыльной дороге между двумя рядами тенистых деревьев, вздымая за собой тучи красного песка, казавшегося порошкообразной кровью. Такая мелкая пудра покрывала всю южную Калифорнию.

С правой стороны дороги Римо видел ряд жалких лачуг, покрытых толем – их было около пятнадцати, – и мусорные кучи на месте уже развалившихся хижин. Перед этими домами стояли, сидели и разговаривали взрослые, бегали дети, забавляясь прутиками, обрывками веревок и лент.

«Кадиллак» заскрипел тормозами и остановился, раскачиваясь на мягкой подвеске. Альбанезе выскочил из машины, прежде чем она перестала раскачиваться.

Когда остальные неторопливо вышли из хорошо охлажденного кондиционером салона в жар летней Калифорнии, Альбанезе был уже в двадцати пяти футах от «кадиллака» и разговаривал с жилистым человеком со свисающими черными усами, одетым в грязные белые штаны и рубашку из грубого, похожего на холст, материала.

И штаны, и рубашка были ему по росту, но висели на нем так, будто человек вдруг похудел на целых тридцать фунтов, и одежда, сшитая когда-то по фигуре и, видимо, удобная, стала ему велика.

Слушая Альбанезе, мексиканец снял соломенную шляпу и тыльной стороной ладони вытер со лба пот. Пожав плечами – движение, выработавшееся за столетия труда на чужой земле, – он повернулся и пошел к лачугам, выкрикивая на ходу испанские имена.

Альбанезе направился обратно к машине. Римо, Чиун и двое других медленно шли ему навстречу, поднимая ботинками облачка красной пыли.

– Все в порядке, – сказал он, улыбаясь. – Это Мануэль, их старший. Он пошел собирать остальных. Тогда эти двое смогут поговорить с ними.

– А что мы должны сказать? – спросил Римо.

– Скажите им, – предложил Баруссио, – что бояться вас – это просто предрассудок. Скажите, что для них же будет лучше вернуться обратно на работу.

– Все, что пожелаете, – сказал Римо.

Чиун крутил головой, внимательно оглядывая поля и холмы, занятые виноградниками.

Альбанезе встал рядом с Римо и тихо проворчал:

– Не испорти дело, дорогой.

– Дорогой? Я не знал, что ты меня обожаешь, – заметил Римо.

– Попробуй только напакостить, тогда узнаешь, как я тебя обожаю, – ответил Альбанезе. – Может быть, придется даже запачкать твой беленький костюмчик.

– Господи, спаси меня! – воскликнул Римо.

Вокруг уже собрались люди: Мануэль привел из лагеря взрослых рабочих, и вместе с детьми они образовали небольшую толпу. Мануэль вышел вперед.

– Здесь все, – сказал он.

Альбанезе подтолкнул Римо локтем в бок и приказал;

– Скажи им!

Римо шагнул вперед.

– Меня зовут Римо. А это Чиун. Чем мы вам мешаем?

Взрослые молча переглянулись, затем повернулись к Мануэлю. На них была та же белая одежда, что и на нем. Мануэль заговорил:

– Во-первых, недавно разорвалась земля, и многие из наших умерли. Теперь наши старики говорят, что смертей будет еще больше. Они говорят, что нас окружает смерть. И что эта смерть идет от вас.

– Они говорят именно о нас? – уточнил Римо.

– Они говорят о пожилом восточном человеке великой мудрости. И о его белолицем спутнике, чьи руки быстрее, чем взгляд, и смертоноснее, чем стрелы.

Альбанезе загоготал. А Баруссио вдруг осенило: вот они – руки из его сна. Руки, двигающиеся быстрее взгляда и несущие смерть. Он почувствовал, как на лбу у него снова выступила испарина.

– Кто эти старые люди, о которых вы говорите? – спросил Римо.

Мануэль обернулся к толпе и тихо произнес несколько слов по-испански. Толпа расступилась. Женщина, старая, как жизнь, и усталая, как смерть, едва волоча ноги, вышла вперед. Одета она была во все черное, на плечи накинута черная шаль. Морщинистое лицо словно высушено вековой печалью.

Она остановилась рядом с Мануэлем.

– Мне было видение, – сказала она, обращаясь к Римо. – Я видела смерть, которую несли быстрые руки.

– Ну, хватит, – огрызнулся Альбанезе, обращаясь к Римо. – Давай кончать с этим. Скажи им, чтоб не волынили и возвращались на работу. Если ты с твоим азиатом немного соображаете, то сейчас же начинай.

Римо оценивающе взглянул на Альбанезе, отметив его размеры и вес, и вновь повернулся к Мануэлю. Но тут вперед выступил Чиун, в своем синем одеянии, как всегда спокойный и невозмутимый.

Он подошел к старой женщине и взял ее за руки. Они были очень похожи. Какое-то время Чиун и старуха стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза. Никто из них не произнес ни слова. Затем Чиун отступил назад.

Его голос прозвучал над полем, эхом отозвавшись в опустевших лачугах.

– Слушайте внимательно мои слова, – проговорил он так, будто обращался к громадной толпе. – Ваши старики говорят правду: здесь ходит смерть. Они говорят вам правду, когда предсказывают, что смерть еще придет сюда. Они говорят вам правду, когда рассказывают о человеке, чьи руки быстрее, чем стрелы.

– Что он делает? – прошипел Альбанезе. Он и Палермо одновременно шагнули вперед и оказались за спиной Чиуна. Их возвышавшиеся над ним фигуры должны были запугать его.

– Люди за моей спиной – это злые люди, – продолжал Чиун. – И для таких людей единственным возмездием является смерть. Это справедливая расплата за все их преступления.

Альбанезе и Палермо схватили Чиуна каждый за ближайшее к себе плечо. Но затем вдруг выпустили его и, вытянувшись во весь рост на цыпочках, застыли как истуканы. Лица их исказились от боли. Чиун, не оборачиваясь и не отрывая глаз от толпившихся перед ним людей, впился обеими руками точно в пах каждому.

– Я говорю вам, – продолжал он, – вы должны бежать от смерти, которая идет сюда. Слушайтесь ваших стариков. Возвращайтесь на родную землю. Старики скажут, когда настанет время вернуться и снова работать на этих полях.

– Заткните ему глотку! – заорал Баруссио своим подручным.

Руки Чиуна ослабили свою железную хватку. И тогда они оба ринулись на хилого желтолицего человека в синем кимоно.

Палермо достиг его первым и тут же рухнул к ногам Чиуна, как если бы тело его каким-то образом испарилось из его костюма, и пустая одежда упала на землю под собственной тяжестью.

– Азиатский выродок! – выругался Альбанезе, – Это уже интересно!

Он протянул руки к горлу Чиуна, чтобы медленно выдавить жизнь из этого старого призрака. Однако руки его так и не достали корейца. Чудовищный удар локтя разорвал ему горло, вдавив его в нижнюю челюсть, и Альбанезе, уже бездыханный, пролетев по воздуху, с глухим стуком упал