коричневой жидкостью.

Тут все посмотрели на Матушка Ветровоск, которая лишь пожала плечами.

— Нечего на меня смотреть. — кисло сказала она. — Вы все равно его выпьете!

Нянни Огг поспешила за кружками, а Тиффани подумала — он живой. Он учится. Он выучил мой язык…

Тиффани проснулась около полуночи оттого, что на ее груди стоял цыпленок. Она столкнула его и пошарила по полу в поисках тапочек, но нашла только цыплят. Она зажгла свечу и увидела у себя на кровати еще с полдюжины цыплят. Весь пол был покрыт цыплятами. И лестница. И все комнаты на первом этаже. В кухне цыплята выливались в сточную трубу.

Они почти не шумели, только время от время квохтали, как квохтят обескураженные куры, что более менее является их постоянным состоянием.

Цыплята топтались на полу, стараясь потесниться. Чик. И все потому, что каждые восемь секунд Корнукопия осторожно выстреливала цыпленком. Чик.

Пока Тиффани таращилась на цыплят, еще один приземлился на горке ветчинных сэндвичей. Чик.

Ты с озадаченным видом сидела на вершине Корнукопии. Чик. И в большом кресле посреди комнаты негромко похрапывала Матушка Ветровоск, окруженная зачарованными курами. Чик. Не считая храпения и квохтания, картина была довольно умиротворяющей. Чик.

Тиффани рассматривала котенка. Она трется о ноги, когда голодна, так? Чик. И мяукает? Чик. А Корнукопия способна понимать разные языки, так? Чик. Она прошептала: — „Не надо больше цыплят“, — и через несколько секунд поступление цыплят прекратилось. Чик.

Но и оставлять все, как есть, нельзя. Она потрясла Матушку за плечо и когда та проснулась, сказала — Хорошая новость, сэндвичей с вечтиной почти не осталось… Ээээ…

Чик.

Утром заметно похолодало. Холод был таким пронизывающим, что даже пламя в костре замерзало.

Тиффани призмелила метлу среди деревьев неподалеку от коттеджа Нянни Огг. Хотя снег в лесу был не таким глубоким, как на полянах, она проваливалась по колени и холод придал ему хрупкость, от которой он скрипел под ногами, как черствая буханка.

Теоретически, она ушла в лес, чтобы освоиться с Кронукопией, но на самом деле, она просто унесла ее от греха подальше. Нянни Огг не слишком расстроилась из-за цыплят. В конце концов, ей достались пять сотен кур, которые, кудахча, толпились вокруг нее в сарае. Но вот полы были перепачканы, все было измазано птичьим пометом, даже перила, и, как отметила Матушка (шепотом), что если кто-нибудь скажет „акулы“?

Тиффани сидела на пеньке под заснеженными деревьями с Рогом Изобилия на коленях. Когда-то лес был приятным. Сейчас же он вызывал ненависть. Темные стволы деревьев на фоне снега, полосатый черно-белый мир, решетка, перегораживающая свет. Тиффани так сильно не хватало открытого горизонта.

Забавно… Рог Изобилия всегда был теплым, даже здесь, в лесу, и он, казалось, заранее знал, какой размер ему следует принять.

„Я расту, я сжимаюсь…“ — подумала Тиффани. А я чувствую себя такой незначительной.

Что будет дальше? Что происходит сейчас? Она продолжала надеяться, что могущество… снизойдет на нее, как свалился Рог Изобилия. Но этого не происходило.

Под снегом теплилась жизнь. Она чувствовала ее коничками пальцев. Где-то там внизу, вне пределов досягаемости, спало настоящее Лето. Тиффани раскопала снег Корнукопией, добравшись до слоя опавшей листвы. Под листвой таилась жизнь, прятались белая паутина грибницы и бледные новые корни. Полуспящий червь медленно пополз и закопался под тонкий, как кружево, остов листа. Рядом лежал желудь.

Лес не был безмолвным. Он затаил дыхание. Он ждал ее, а она не знала, что делать.

Я не Госпожа Лето, напомнила она себе. Я никогда не буду ею. Я влезла в ее платье, но я никогда не стану ею. Может быть я смогу прорастить несколько цветочков, но я никогда не буду ею. Они идет по миру и в спящих деревьях начинают струиться океаны сока и миллионы тонн травы вырастают за секунду. Могу ли я это сделать? Нет. Я глупый ребенок с парой-тройкой фокусов, вот и все. Я всего лишь Тиффани Болит, и я до боли хочу вернуться домой.

Чувствуя вину перед червем, Тиффани подышала на почву, чтобы согреть ее и укрыла ее листвой. Только она это сделала, как раздался тихий сочный звук, словно лягушка шлепнула, и желудь раскрылся. Прямо на глазах появился белый стебелек и вырос на целых полдюйма.

Она торопливо сделала ямку в почве, затолкала в нее желудь и заровняла землю.

Кто-то наблюдал за ней. Она выпрямилась и быстро повернулась. Никого не было видно, но это ничего не значило.

— Я знаю, ты здесь! — сказала она, оглядываясь по сторонам. — Кем бы ты ни был!

Ее голос эхом отразился от черных деревьев. Даже ей самой он показался писклявым и испуганным.

Она обнаружила, что поднимает Корнукопию наизготовку.

— Покажись, — потребовала она дрожащим голосм. — или я…

…Что? подумала она про себя. Закидаю тебя фруктами?

С ближайшего дерева с глухим стуком обрушился снег. Тиффани подпрыгнула и почувствовала себя еще более неловко. Вот она уже вздрагивает из-за падающего снега! Ведьма не должна бояться даже самого мрачного леса, сказала ей однажды Матушка Ветровоск, потому что она должна верить всей своей душой, что самое страшное в лесу — это она сама.

Она подняла Рог Изобилия и нерешительно произнесла — Земляника…

Что-то, чмокнув, вылетело из Корнукопии и оставило красный след на дереве, стоящим в двадцать футах от нее. Тиффани даже проверять не стала, рог всегда выполнял то, о чем его просили.

Вот про себя она и такого сказать не могла.

В довершении ко всему, сегодня была ее очередь идти к Аннаграмме. Тиффани глубоко вздохнула. Надо полагать, это тоже было ошибкой.

Тиффани села на метлу и медленно скрылась за деревьями.

Через одну-две минуты, из под земли показался зеленый росток, вырос дюймов на шесть и выкинул два зеленых листика.

Послышались шаги. Они были не такими скрипящими, какими обычно бывают шаги по снежному насту.

Потом послышался хруст, как будто кто-то опустился на колени.

Пара худых, но могущественных рук осторожно сгребла снег и листья и слепила вокруг побега стенку, защищающего его от ветра, как укрытие.

Маленький белый котенок попытался просунуть нос, но его мягко отодвинули в сторону.