расслабился, и отправь его рассказать обо всем их светлостям, — сказал майор.
— А не будет ли это жестоко, сэр?
— Разумеется. Теперь это политика.
Лорд Альберт Селачия недолюбливал вечеринки. Слишком много политики. А эта ему не нравилась особенно, поскольку это означало, что он будет в одной комнате с лордом Ветруном, человеком, которого, в глубине души, он считал Плохим Парнем. В его личном словаре выражений большего осуждения не было. А хуже всего еще и то, что, пытаясь его избежать, он так же старался избегать и лорда Вентури. Их семейства сердечно ненавидели друг друга. Теперь лорд Альберт не был уверен, какое историческое событие вызвало этот раскол, но, разумеется, оно должно было быть важным, иначе просто глупо вести себя подобным образом. Если бы Селачия и Вентури были горными кланами, они бы враждовали и бились, но поскольку они являлись двумя из главных семейств города, они были ужасающе, жесточайше, леденяще вежливы друг с другом, когда длань светской жизни сталкивала их. А сейчас его осторожное движение по менее опасным политическим сферам проклятого вечера привело его прямо к лорду Вентури. Достаточно плохо столкнуться с ним, думал лорд Селачия, и не заговорить над бокалом какого-то дешевого вина, но сейчас волны вечеринки не предоставляли никакого пути к отступлению, чтобы не оказаться невежливым. И, как ни странно, согласно этикету высшего общества Анк-Морпорка разрешалось пренебрежительно обходиться с друзьями, когда вам заблагорассудится, но быть невежливым со злейшим врагом считалось вершиной дурного тона.
— Вентури, — произнес он, поднимая бокал на тщательно высчитанную долю дюйма.
— Селачия, — отозвался лорд Вентури, сделав то же самое.
— Это вечеринка, — сказал Альберт.
— Несомненно. Я смотрю, вы стоите на ногах.
— Верно. Как и вы.
— Верно. Верно. Кроме того, я заметил, многие делают то же самое.
— Но нельзя сказать, что горизонтальное положение тела не имеет своих преимуществ, когда дело доходит до, к примеру, сна.
— Совершенно верно. Разумеется, здесь этого делать не стоит.
— О, верно. Верно.[Селачия и Вентури в подобных ситуациях всегда старались говорить лишь о тех вещах, с которыми невозможно было бы не согласиться. Учитывая историю двух семейств, это свелось к очень ограниченному числу тем.]
Через всю залу к ним подошла оживленная дама в великолепном пурпурном платье, ее улыбка летела прямо перед ней.
— Лорд Селачия? — произнесла она, протягивая руку. — Я слышала, вы проделали огромную работу, защищая нас от толпы!
Его светлость автоматически сурово поклонился. Он не привык к целеустремленным женщинам, а эта была воплощением прямоты. Как бы то ни было, все безопасные темы для разговора с лордом Вентури были исчерпаны.
— Боюсь, что здесь вы полонили меня, мадам, — пробормотал он.
— Я не сомневаюсь в этом! — ответила Мадам, одарив его такой лучезарной улыбкой, что он так и не разобрался, что она действительно имела в виду. — А кто этот величественный военный? Собрат по оружию?
Лорд Селачия замялся. Его с детства учили, что всегда нужно представлять мужчину женщине, а эта улыбающаяся дама не назвала…
— Леди Роберта Мезероль, — представилась она. — Большинство зовут меня Мадам. Но мои друзья называют меня Бобби.
Лорд Вентури щелкнул каблуками. Он соображал быстрее своего «собрата по оружию», а его жена рассказывала ему гораздо больше сплетен.
— А, вы, должно быть, та леди из Генуи, — произнес он, беря ее руку. — Я столько о вас слышал.
— Что-нибудь хорошее? — поинтересовалась Мадам.
Его светлость бросил взгляд в зал. Его жена была поглощена беседой. И, тем не менее, он знал, что ее супружеский радар может поджарить яйцо, находящееся в полумиле от нее. Но шампанское было хорошим.
— В основном — дорогое, — ответил он, но получилось не так остроумно, как он рассчитывал. Хотя она засмеялась. Может, я и был остроумен, подумал он. Черт, а это шампанское действительно замечательное…
— В этом мире женщина должна делать все, на что способна, — сказала она.
— Вы позволите мне спросить, существует ли лорд Мезероль?
— В такой ранний вечер? — снова рассмеялась Мадам. Лорд Вентури засмеялся с нею вместе. Боги, сказал он себе, а быть остроумным гораздо легче, чем я думал!
— Нет, разумеется, я имел ввиду… — начал он.
— Не сомневаюсь, — произнесла она, слегка похлопывая его своим веером. — Что ж, я бы не хотела отвлекать вас, но вы оба действительно должны пройти со мной и побеседовать с некоторыми моими друзьями.
Она взяла несопротивляющегося лорда Вентури под руку и повела его через залу. Селачия угрюмо последовал за ними, оставаясь при мнении, что, если уж респектабельные женщины называют себя Бобби, миру скоро придет конец, да и должен бы уже.
— Мистер Картер чрезвычайно заинтересован в меди, а мистер Джонс — в резине, — прошептала она.
В группе было около шести человек, разговаривающих на пониженных тонах. Подойдя, их светлости услышали «… и в такое время человек сам должен спросить себя, чему именно он по-настоящему предан… о, добрый вечер, Мадам».
Пока Мадам шла к столу, она случайно встретила еще нескольких джентльменов и, как настоящая хозяйка, подвела их к другим группкам. Должно быть, лишь кто-то, устроившийся на огромных перекинутых высоко над залом балках, смог бы различить какой-нибудь узор, но и тогда ему нужно было бы знать обозначения. Если бы они могли нарисовать красные пятна на головах людей, что не являлись друзьями патриция, и белые на головах его дружков, и розовые — на вечно колеблющихся, то они бы увидели нечто вроде танца.
Белого было не слишком много.
Они бы увидели несколько групп красных, и по одиночке, или даже по двое, если число красных в группе было достаточно велико, в них виднелись белые пятна. Если белый покидал группу, то его или ее с легкостью подбирали и включали в другой разговор, где были одно или два розовых, но преобладали красные.
Любой разговор исключительно между белыми вежливо прерывался улыбкой и «о, а теперь позвольте вам представить…», или же к ним присоединялись несколько красных точек. Тем временем розовых аккуратно перемещали из одной красной группы в другую, пока они не становились темно-розовыми, и тогда им дозволялось присоединиться к другим розовым того же оттенка, но под присмотром красного.
Короче говоря, розовые встречали так много красных и так мало белых, что, вероятно, и вовсе забывали о белых, тогда как белые, бывшие в постоянном одиночестве, или же которых превосходили красные и темно-розовые, начинали краснеть от смущения или желания слиться с обществом.
Лорда Ветруна окружали исключительно красные, оставив последних белых далеко в тени. Он выглядел так же, как и все патриции, проведшие определенное количество времени в своих кабинетах — до неприятного полный, с розоватой обвислостью человека нормального телосложения, употреблявшего слишком сытную пищу. Он несколько потел в этой довольно прохладной комнате, а его глаза зыркали туда-сюда, выискивая недостатки, улики, углы.
