по крайней мере, просто. Это метафора. Мои чувства, начинают говорить неправду, потому что мой разум не справляется с реальностью…

— Не отпускай мою руку.

— Хорошо, не отпущу.

— Я хочу сказать, не отпускай ее, потому что в противном случае каждая частичка твоего тела будет сжата в пространстве много, много меньшем, чем занимает атом.

— О.

— И даже не пытайся представить, что за вид на самом деле открывается отсюда. Вот и чааасссыыыыыыы…

Мистер Белый закрыл рот. Выражение удивления на его лице сменилось ужасом, потом потрясением, а затем жутким, удивительным блаженством.

И он начал распадаться. Он разделился на маленькие кусочки, как огромная и сложная мозаика, и медленно разрушился, растворяясь в воздухе. Последними исчезли губы, но потом и они пропали.

Полупережеванное кофейное зерно в шоколаде упало на мостовую. Лю-Цзы быстро наклонился, подобрал топор и триумфаторски потряс им перед оставшимися Ревизорами. Они отступили с его пути, загипнотизированные авторитетом.

— Кому сейчас это принадлежит? — сказал он. — Говорите, чье это?

— Мое! Я мисс Темно-Коричневая! — закричала женщина в сером.

— Я мисс Апельсиновая и это принадлежит мне! Неизвестно, есть ли вообще Темно-Коричневый цвет! — завопила мисс Апельсиновая.

Ревизор в толпе задумчиво произнес:

— В этом случае, вопрос иерархии должен быть оговорен?

— Нет, конечно! — мисс Апельсиновая начала подпрыгивать на месте.

— Вам нужно решить это между собой, — сказал Лю-Цзы и подбросил топор в воздух. Сотня пар глаз следила за его падением.

Мисс Апельсиновая была у него первой, но мисс Темно-Коричневая наступила ей на ногу. Затем они некоторое время суетливо и беспорядочно толкались, причем, судя по звукам потасовки, весьма и весьма болезненно.

Лю-Цзы взял пораженную Гармонию за руку.

— Может, пойдем? — сказал он. — О, и не беспокойся обо мне. Ситуация была достаточно безнадежной, чтобы я смог опробовать кое-что. Я научился этому у снежного человека. Хотя и немного больно…

Из толпы послышался крик.

— Демократия в действии, — довольно произнес Лю-Цзы.

Он посмотрел наверх. Огонь над миром угасал, и Лю-Цзы очень хотелось бы знать, кто победил.

Прямо перед ними был ярко-голубой свет, а за сразу за ним — темно- красный. И Сьюзен не могла понять, как она может видеть оба, не открывая глаз и не поворачивая головы. Открыты или закрыты глаза, себя она не видела. Но то, что она нечто большее, чем просто угол зрения, подсказывало ей легкое давление на то, что она помнила, было ее пальцами. И еще чей-то смех, совсем рядом с ней.

Голос сказал:

— Дворник говорил, что каждый должен найти учителя, и обрести свой Путь.

— И? — сказала Сьюзен.

— Вот мой Путь. Путь домой.

И тут, со звуком знакомым любому похожему на Джейсона ученику, звуком, который бывает, если приложить деревянную линейку к парте, а затем отпустить, путешествие закончилось.

Оно, может, и не начиналось даже. Перед ней, сверкая, стояли стеклянные часы обычного размера. Внутри них не сиял голубой свет. Это были просто прозрачные тикающие часы.

Сьюзен посмотрела на свою руку, руку Лобзанга, а затем на него самого. Он отпустил ее.

— Мы на месте, — сказал он.

— С часами? — сказала Сьюзен. Она ощутила, что сражается за каждый вздох.

— Это только часть часов, — сказал Лобзанг. — Другая часть.

— Та, что за пределами вселенной?

— Да. У часов много измерений. Не бойся.

— И не подумаю. Я ничего не боялась в своей жизни, — сказала Сьюзен, все еще хватая воздух ртом. — Не испытывала страха как такового. Я злилась. И я сержусь сейчас. Ты Лобзанг или Джереми?

— Да.

— Да. Этого я и ожидала. Ты Лобзанг и ты Джереми?

— Уже теплее. Да. Я всегда буду помнить их обоих. Но предпочту, чтобы ты называла меня Лобзангом. У Лобзанга лучшие воспоминания. И мне никогда не нравилось имя Джереми, даже когда я был Джереми.

— Ты на самом деле и тот и другой?

— Я… я та их часть, что заслуживает жить, я надеюсь. Они были очень разными, и оба они — я, рожденный с разницей в секунду, но ни один из них не был очень доволен собой. Поневоле задумаешься, доверять ли теперь астрологии.

— О, это просто, — сказала Сьюзен. — Иллюзия, выдача желаемого за действительное, рассчитанное на легковерных людей.

— Ты никогда не фантазировала?

— Еще нет.

— Почему?

— Наверное,… потому что в этом мире, когда все паникуют, всегда должен найтись кто-то, кто вытряхнет пчелу из туфли.

Часы тикали. Раскачивался маятник. Но стрелки не двигались.

— Интересно, — сказал Лобзанг. — Ты случайно не последовательница Пути Миссис Космополит?

— Я даже не знаю что это? — сказала Сьюзен.

— Ты уже восстановила дыхание?

— Да.

— Тогда обернись.

Индивидуальное время вновь пошло, и голос за их спинами произнес:

— Это ваше?

Послышалось стеклянное эхо шагов. На лестнице стоял безволосый мужчина, одетый как Монах Истории. Но в его глазах можно было прочесть гораздо больше. Этот молодой человек был молодым уже очень много лет, как абсолютно точно выразилась миссис Ягг.

Он держал за клобук вырывающегося Смерть Крыс.

— Э, он свой собственный, — сказала Сьюзен, а Лобзанг поклонился.

— Тогда, пожалуйста, заберите его с собой. Мы не можем оставить его здесь. Здравствуй, сын.

Лобзанг подошел к нему, и они обнялись, быстро и формально.