Пегги. Земля для него была мифом. – Но мне казалось, ты родилась на артефакте хичи.

– Да, конечно, и мои родители до меня, – сказала Оникс, прихлебывая кокосовое молоками собираясь рассказывать то, что уже приходилось делать много раз. – Но отец моего отца Арисуне Бакин женился в большом храме в Царе. Потом увез жену на Врата и попытался поискать лучшее будущее. Отец его отца сам был старателем на Вратах, но его тяжело ранило, и он вынужден был оставаться на астероиде. У него были деньги. Когда он умер, его деньгами был оплачен перелет моего деда с женой. Они приняли участие только в одном полете. И сразу обнаружили артефакт. Там оказалось восемнадцать больших кораблей хичи, все они бездействовали, и их собственный корабль тоже не отвечал на приборы.

– Это сделали, чтобы информация об артефакте не распространялась до нужного времени, – с некоторым замешательством объяснил Снизи. Он уже наслушался немало критики по поводу обычая хичи оставлять бездействующие корабли и станции.

– Да, конечно, – снисходительно ответила Онико. – Еще шесть кораблей с Врат прилетели туда и там остались. Четыре трехместных, один одноместный и еще один пятиместный, как у моего деда, так что всего собралось двадцать три старателя. К счастью, среди них оказалось восемь женщин детородного возраста, так что колония выжила. Когда нас наконец... – Впервые она заколебалась.

– Когда вас спасли? – подсказал Гарольд.

– Нас не спасли. Мы не были потеряны, просто задержались. Когда нас посетили, четыре года назад, население артефакта достигло восьмидесяти пяти человек. Я тогда, конечно, была маленьким ребенком. Некоторые полетели прямо на Землю, но моим родителям посоветовали подготовить меня к этим ужасно тяжелым местам.

– Думаешь, они тяжелые! – засмеялся Гарольд. – Подожди, пока попадешь на планету Пегги или на Землю!

– Попаду, – твердо ответила Онико.

– Конечно, попадешь, – скептически заметил Гарольд.

– А как же деньги?

– Применяются первоначальные правила Врат, – объяснила Онико. – Премия для старателей и их потомков и доходы с открытий. В соответствии с правилами, ценность артефакта и его содержимого была оценена в два миллиарда восемьсот с лишним миллионов долларов. Эту сумму разделили на число старателей, добравшихся до артефакта, – на двадцать три.

– Ух ты! – сказал Гарольд, выпучив глаза и пытаясь сделать про себя подсчет.

– Мои родители, – виноватым тоном признала Онико, – единственные потомки четверых первоначальных старателей, так что я унаследую все четыре доли, примерно одну шестую общей суммы. Если у них не будет других детей. Надеюсь, не будет, – кончила она.

– Ух ты! – Гарольд лишился дара речи. Даже на Снизи это произвело впечатление, хоть и не деньги девочки: алчность не относится к числу пороков хичи. Но он восхищался ясным логичным изложением истории.

– На самом деле стало совсем хорошо, когда появились новые люди, – продолжала девочка. – Так много нового! Было о чем поговорить! Но и до того было неплохо... о, что случилось? – закончила она в замешательстве, оглядываясь.

Темнело. Свет над головой быстро тускнел, его сменяло более слабое красное свечение. И скоро стало совсем темно. Пальмы, привыкшие к суточному ритму Земли тропического климата, получали передышку, прежде чем снова вспыхнет свет и возобновится фотосинтез.

– Так делают, чтобы деревья не заболели, – объяснил Снизи. – А красный свет оставляют, чтобы мы могли видеть: деревьям он не мешает.

Снизи это тоже не мешало, что хорошо знал Гарольд.

Старший мальчик фыркнул.

– Знаешь, Допи боится темноты.

Снизи отвернулся. Это неправда, но в то же время и не вполне ложь. В тесно заполненном звездами центре Галактики на поверхности планеты почти всегда светит солнце. Темнота не пугает, но сбивает с толку. Снизи сказал:

– Ты расскажешь нам, откуда прилетела?

– О, да, Стернутейтор. Там было так хорошо! Даже самые первые старатели полюбили это место, я думаю, хотя, конечно, они хотели бы вернуться к своим семьям. Но там много еды и воды и есть много занятий. У нас оказалось множество книг хичи и свыше ста Древних Предков хичи, с которыми можно поговорить. Они научили нас пользоваться капсулами, – гордо сказала девочка.

Снизи коснулся пальцем ее капсулы и почувствовал теплое присутствие в нем.

– Твои Предки очень хорошие, – сказал он.

– Спасибо, – серьезно ответила она.

– Но твоя капсула гораздо меньше моей, – добавил он.

– О, да. Нам ведь не нужны микроволны. У нас капсулы только для Предков. Мой отец говорит, что мы многому должны научиться у хичи – конечно, сначала изучаешь язык.

– Спасибо, – в свою очередь сказал Снизи. Он не очень понимал, за что благодарит, но так ему показалось вежливо.

Но Гарольду было не до вежливости.

– Мы можем научиться у хичи только быть трусами, – сказал он. – А этому мы учиться не будем!

Снизи почувствовал, как напряглись мышцы у него на плечах. Эмоции хичи совсем не такие, как у людей, но даже хичи может ощущать раздражение. Снизи неуверенно сказал:

– Я не хочу, чтобы ты называл меня трусом, Гарольд.

Гарольд упрямо ответил:

– О, я говорю не о тебе лично, Допи, но ты ведь, как и я, хорошо знаешь, что сделали хичи. Они убежали и спрятались.

– Я не хочу, чтобы ты звал меня Допи.

Гарольд вскочил на ноги.

– И что ты для этого сделаешь? – насмешливо спросил он.

Снизи встал медленнее, удивляясь самому себе. В этой мрачной пальмовой роще ему стало неспокойно, и он начинал дрожать и по другой причине.

– Скажу тебе, что меня неправильно называть так. Больше никто этого не делает.

– Но никто и не знает тебя, как я, – упрямо ответил Гарольд. Снизи догадался, что чувства мальчика каким-то образом задеты. Слово «ревность» не приходило ему в голову. Гарольд поднял руки, сжал кулаки. Снизи удивился. Он как будто собирается драться!

Наверно, он будет драться. И, наверно, Снизи придется отвечать. Хичи обычно не применяют насилие друг к другу, но Снизи очень юный хичи и не такой цивилизованный, каким будет через десять-двадцать лет.

То, что их остановило, не имело никакого отношения к цивилизации. Остановила их Онико. Она испустила сдавленный звук, с отвращением посмотрела на орех в руке и отбросила его в сторону.

– О, Боже, – сдавленно сказала она, и ее начало обильно рвать.